— Высокий суд…
— Ты говори просто: судьи.
— Судьи! Я признаю себя виновным.
Легкий гул прошел по залу.
— Но это — лишь малая часть преступлений, в которых можно обвинить меня.
Зал замер.
— Я, систематически нарушая Уровень…
Снова гул.
— …нашел способ совершить воистину страшное и жестокое преступление!
И снова — мертвое безмолвие.
— Последствия преступления были бы неисчислимы. Они привели бы к тому, что Уровень рухнул, а затем и сама жизнь всех людей сделалась невозможной. Сейчас я в ваших руках, но помните: я не один! И если совершится задуманное мною — вы погибнете!
В зале кто-то слабо вскрикнул. Кто-то заплакал. Шувалов перевел дыхание.
— Я еще не знаю, какой способ мы применим. Потому что их два.
Шувалов умолк. Он сделал это намеренно.
— Говори! — чуть хриплым голосом сказал судья, сидевший в середине. Но другой, сидевший справа, перебил его:
— Но ведь ты погибнешь и сам, подсудимый! И твои товарищи тоже погибнут!
— Да, — сказал Шувалов. — В том-то и дело. Ведь каждый человек должен умереть. И мы решили: раз мы должны умереть, то пусть умрут все.
— Неужели ты так ненавидишь людей?
Шувалов ответил не сразу. «Я слишком люблю людей, — думал он, — мы все слишком любим людей, даже дураков — потому что они ведь не виноваты в том, что существует знание, слишком тяжелое для их нетренированных мозгов…»
— Да! — сказал он. — Я ненавижу людей.
— И все-таки… То, что ты сказал, звучит страшно, но — как нам поверить? Нам трудно поверить в такую меру жестокости… Ведь ты человек, как и мы…
— Неужели вы не понимаете, что тот, кто спокойно и хладнокровно пытался убить человека, может убить сразу множество людей?
Судьи переговаривались вполголоса. Гул в зале нарастал.
— Подсудимый! — обратился к нему сидевший в середине. — Скажи, нет ли способа отвратить тебя от преступлений? Чего ты хочешь? Может быть, если мы предоставим тебе свободу и позволим жить, где ты пожелаешь…
Шувалов покачал головой.
— Я должен сообщить вам, судьи, — сказал он, — что уже начал раскаиваться в задуманном и подготовленном великом преступлении. Я скажу вам, почему. Я хотел прославиться, совершив его; но потом понял, что если не останется людей, то некому будет и помнить и говорить обо мне…
Судьи утвердительно кивнули.
— То, что я задумал и начал, еще можно предотвратить.
Средний судья встал.
— Мы требуем, чтобы ты сказал нам — как! Сказав, ты во многом искупишь свою вину.
— Да! Да! — кричали в зале.
— Я согласен, судьи!
— Говори! Говори же!
Шувалов снова сделал паузу.
«Смешно, — думал он, — как же несложно было все это придумать! Начни я им говорить о грозящей вспышке Сверхновой — ни один не поверил бы, хотя то была бы святая истина. А вот поверить в сверхпреступление — вы в состоянии, вы готовы. Милые, простодушные, необразованные люди…»
— Я скажу, судья. Но не тебе и никому из вас.
— Почему же?
— Потому что дело ведь касается всех людей и всего Уровня, не так ли? И будет справедливо, если я скажу все тем, кто хранит Уровень.
Судьи снова негромко перемолвились. Потом сидевший справа объявил:
— Обо всем, что сказал подсудимый, мы сообщим Хранителям, и они вынесут свое решение. Да пребудет Уровень!
По залу прошелестел вздох облегчения. Искреннее всех вздохнул Шувалов. Вот и сделано дело, подумал он. Наконец-то можно будет начать работать, спасать людей… Он снова обвел глазами собравшихся в зале. И они тоже, не спеша расходиться, смотрели на него — кто со страхом, кто с интересом, некоторые — спокойно, иные со злобой. А один смотрел с веселой улыбкой. Шувалов удивился: уж очень неуместно было здесь выражение симпатии. Он поднял брови. Тот человек, встретив его взгляд, улыбнулся еще шире и прищурил глаз — и тогда Шувалов узнал Питека, на душе у него стало совсем хорошо, и захотелось петь.
* * *
— …Впрочем, — сказал старший Хранитель Уровня, — у вас и не было возможности составить о нас правильное представление. Так уж глупо получилось… но согласитесь — ваш визит был для нас по меньшей мере неожиданным. Кто мог подумать, что вы — с Земли?
Шувалов охотно кивнул. Наконец-то он разговаривал с человеком — сразу ощущалось — своего круга. С поправкой, разумеется, на уровень знаний — и все же с человеком, мыслящим, видимо, достаточно широко и масштабно.
