— Мне жаль, пожалуйста, не надо, я дам…
Затем он кричит. Пронзительно, высоко и так оглушающе, что я вынуждена сжать свои руки в кулаки и стиснуть зубы от желания закрыть ладонями уши. Хлюпанье и влажный шлепок сопровождает крик, и мой желудок резко ухает вниз, желчь поднимается по горлу с неестественным звуком.
— Это один, следует ли нам то же самое сделать со вторым? — спрашивает Грим, когда голос мужчины обрывается, и его крики переходят в рыдания.
— Нет, нет, пожалуйста, я…
— Слишком поздно, у меня небольшое обсессивно-компульсивное расстройство, и я не фанат нечетных номеров.
Оглушительные вопли возобновляются, и в этот раз смешиваются с маниакальным смехом Грима.
— Тихо теперь. Это было не так уж плохо.
Второй влажный шлепок — и от этого, если это только возможно, мой желудок переворачивается еще сильнее, чем в первый раз. Мне требуется вся сила воли, чтобы не расплескать всё содержимое моего желудка по мраморному полу.
Я слышу унылый глухой стук, когда мужчина падает на пол, зловонный смрад тёплой мочи, поражает мой нос и пытается вернуть меня назад в мои темные воспоминания. Сейчас мы равны — француз и я.
— Я думаю, что сохраню это. Ты же не будешь возражать?
Мужчина отрывисто хныкает, просьбы на французском срываются с его губ.
— Так и думал.
Я вздрагиваю, когда рука оборачивается о моё предплечье и тянет меня к двери.
— Я думаю, нам сейчас лучше уйти, — хихикает он мне в ухо, прежде чем открывает тяжелые деревянные двери и едва ли не вытаскивает меня в прохладный ночной воздух.
От него несёт медью и электричеством. Смрад от криков француза как будто охватывает его пальто вибрирующей энергией.
Автомобильная дверь открывается перед нами, рука нежно приземляется на мою голову и усаживает меня в транспортное средство.
Однако мои глаза всё ещё остаются закрытыми.
Грим залезает следом за мной, его огромное тело прижимается к моему, прежде чем он тянет за дверь, закрывая ее, и дважды стучит по потолку. Автомобиль плавно отъезжает от тротуара и уносится прочь от рынка. Прочь от недавно ослепшего мужчины, брошенного хныкать в прихожей.
— Открой свои глаза, Кал, — спокойно заявляет он. — Теперь ты в безопасности.
Я открываю их в темноте и чувствую, как он пристально смотрит в моё лицо.
— Здесь трофей, — он берёт мою руку и открывает ладонь. — «Королевство» так много забрало у тебя, теперь у тебя есть кое-что, принадлежащее им.
Кожа нагревает металл, прикасающийся к моей руке, мои пальцы оборачиваются вокруг ручки орудия, которое больше походит на большую ложку.
— Тебе понадобится простерилизовать её, прежде чем снова использовать, — мрачно хихикает он. — Но я не думаю, что ты захочешь разделить другие трофеи, что я забрал. Кроме того, мне было бы жаль разделять соответствующую пару.
Я не отвечаю, потому что знаю, что ещё он забрал и это должно вызывать у меня отвращение.
Но нет.
Я просто хотела бы, чтобы мои глаза были открыты, когда один из Королей расплачивался за их грехи. Я хотела бы взглянуть в глаза француза и знать, что последнее лицо, которое он когда-либо видел, будет моим.
Вместо этого я оборачиваю пальцы вокруг металлического подарка, чувствуя струйку тёплой жидкости, стекающей с ручки вниз на мою кожу, и ощущаю всю силу правосудия.
Око за око.
Настало время заставить весь мир ослепнуть.
Глава 14
Грим
Она сжимала эту ложку-нуазетку словно та была драгоценностью. Насколько же я больной, чтобы преподнести ей такой подарок, да и всё ещё в тёплой крови, ведь несколькими минутами ранее я использовал его, чтобы ослепить того мужика?
И всё же, она держала её так, как будто я преподнёс ей мир.
— Ты, что, не поддался искушению в два миллиона?
Её вопрос обезоружил меня, и моё тело, всё ещё гудящее от адреналина, вдруг как будто ударилось о стену из-за внезапной аварии и взорвалось от соприкосновения.
— Нет. Деньги ничего не значат для меня.
Это правда. Я не жажду имущества или богатства. Несколько вещей, которыми я владею, драгоценны только из-за воспоминаний, и все они подержаны. Автомобиль моей бабушки — единственный пункт моей собственности, обладающий хоть какой-то ценностью, да и то небольшой.
