Мои мысли прервало появление Монфолка. Герцог шел ко мне медленно, неровными шагами и то и дело косясь назад через плечо, что с самого начала вызвало во мне дурное предчувствие.
— О, ваша светлость, какая честь! — начал было рассыпаться в положенных любезностях и комплиментах этот старый лис, но я резко оборвал его:
— Милорд, давайте сразу к делу.
— Конечно-конечно, — несколько растерянно забормотал он, в очередной раз оборачиваясь. — Если вы не возражаете, я хотел бы пригласить вас к себе на поздний завтрак…
— Милорд, у меня не настолько много времени, чтобы разъезжать по гостям. Говорите здесь и сейчас.
— Но позвольте, ваше светлость, — что-то меня уже начали напрягать настойчивые попыки увести, собственно, меня из этой монастырской обители. Не то что бы я сам горел желанием здесь оставаться, скорее наоборот, но дурное предчувствие и понимание, что от меня хотят что-то скрыть, сжимало сердце. — Давайте хотя бы пройдем до моего экипажа, он в нескольких шагах от ворот, а там на пути в Лондон, все спокойно и обсудим…
— Лорд Монфолк, немедленно отвечайте на мой вопрос, и больше я вас не задерживаю. Англия принимает план, предложенный Францией, и заключает союз с Савойей? И ради сохранения времени прошу вас воздержаться от предысторий, причин и следствий, мне нужно от вас одно слово. Да или нет?
— Нет… — прозвучал ответ недовольного министра, которому не дали блеснуть красноречием.
— Честь имею, — кивнул я на прощание и хотел было уже развернуться, чтобы пуститься в обратный путь… но тут до меня донесся запах дыма.
Сначала я подумал, что мне показалось, но все же остановился. Через пару секунд я понял, что нет, где-то действительно что-то горит. Пожар? Но нигде не было паники. Нигде вообще никого не было. Признаки жизни подавал только внутренний двор монастыря. Еще не понимая, что происходит, я бросился вперед, оставив Монфолка вопить что-то невразумительное мне вслед.
Я летел, сам не зная куда. Никогда не интересовался планом монастырских зданий, но почему-то мне казалось, что все должно быть проще простого в Божьей обители. Здесь же развернулся целый лабиринт из стен непонятного назначения, ориентироваться в которых мне пришлось исключительно по запаху. Уже приближаясь к своей цели, я заметил столб черного дыма, валившего в небо. Ворвавшись на внутренний двор, растолкал обступивших центр монахов, склонивших головы и бурчащих под нос псалмы. Моему взору предстал разгорающийся костер. Игривое пламя весело потрескивало, перебегая все выше и выше по обложенному вязанками хвороста эшафоту. Удушающие клубы заволокли все вокруг, но сквозь них я сумел разглядеть стройный женский силуэт. Казалось бы, в дыму костра было невозможно не то что узнать кого-то, а даже разобрать общие черты фигуры. Вот и я не увидел, я почувствовал, что это она. Эдит…
Из троих молодых герцогов Анжуйских самым спокойным и благоразумным по праву считался Ренард. Вот уж кто любил анализировать и прислушиваться к голосу разума, четко следовать заранее подготовленному плану и не терять головы при любых чрезвычайных обстоятельствах. Амадор же, напротив, унаследовал отцовскую горячность и умение ввязываться во всевозможные передряги там, где, казалось бы, даже специально нарываясь на неприятности, невозможно было отыскать приключений на свою голову. Я же всегда занимал золотую середину. Авантюрист я еще тот (чего стоит одна моя попытка свести Англию с Савойей от имени Франции в обход своего венценосного кузена), и риск я почитал благородным делом, но риск обдуманный и с соответствующей выгодой, собственно, для меня. За мою рассчетливость и постоянный поиск выгоды во всем, даже в любовных приключениях, братья давно дали мне прозвище «холодное сердце», я не отставал от них и величал Рена «хромой совестью» (вообще нормы морали и принципы у него были жестче, чем у нас с младшеньким, но порой он, повинуясь своим желаниям, задвигал свое благородство подальше), а Амадора — «любовником удачи» (ибо столько раз попадать вр всевозможные передряги и до сих пор носить голову на плечах, в моем понимании, мог только тот, ко ублажал Госпожу Удачу денно и нощно).
