Через четыре года 12 июля фельдмаршалы Клюге и Роммель встретятся в штаб-квартире Роммеля в Ля Роше-Гионе – во Франции, там, где они начинали войну. Роммель снова будет подчиненным фон Клюге, и они опять будут единодушны в своей оценке дальнейших перспектив боевых действий, но диаметрально противоположной той, которую давали в первую французскую кампанию. Они сойдутся на том, что вторая французская, а вернее, Нормандская кампания, проиграна, как проиграна и вся война, что Гитлера необходимо ликвидировать и начать переговоры с противником о капитуляции.
15 августа 1944 года Клюге сделает попытку перейти передовую и войти в контакт с командующим 3 й Американской армией генералом Паттоном, но неудачно. Заподозренный Гитлером в измене, он будет немедленно отправлен в отставку и, возвращаясь в Германию, покончит жизнь самоубийством.
Роммель только на два месяца переживет своего командира. Гитлеру станет известно об участии Роммеля в заговоре, но к этому времени фельдмаршал будет слишком популярным в войсках, чтобы его публично казнить как изменника. На виллу выздоравливающего после ранений Роммеля 14 октября приедут два генерала и предложат ему выбор: самоубийство или суд по обвинению в измене. Фельдмаршал выберет первое. В отличие от Клюге, Роммелю устроят пышные похороны за государственный счет. Но все это еще в будущем, победоносный вермахт еще не знает серьезных поражений, и пока только непосредственные участники кровопролитных боев с удивлением и разочарованием отмечают, что неоднократно разгромленные русские не перестают оставаться серьезной военной силой и сопротивление вторжению стремительно растет. Уже после войны бывший начальник штаба 4 й армии генерал Гюнтер Блюментрит, вспоминая эти дни, скажет: «Воспоминание о Великой армии Наполеона, так же безрассудно вторгшейся в Россию, преследовало нас, как привидение. Книга мемуаров наполеоновского генерала Коленкура, всегда лежащая на столе фельдмаршала фон Клюге, стала его библией. Все больше становилось совпадений с событиями 1812 года».
Блюментрит мог и не знать, что уже в начале войны с Россией, анализируя печальный опыт Наполеона, не только подавляющее большинство военной элиты Третьего рейха испытывало тревогу, если не страх, но и сам Гитлер. В феврале 1945 года он признался партайгеноссе Мартину Борману, что перед вторжением в Советскую Россию «внимательно изучил опыт Наполеона», правда, его настольной книгой стали не мемуары Коленкура, а более серьезный труд генерал-майора Карла Филиппа Готлиба фон Клаузевица «Моя война», где дан анализ кампании 1812 года. Тем не менее, изучая опыт Наполеона и другого знатока «русского вопроса» – «железного канцлера» Отто фон Бисмарка, Гитлер все-таки не был уверен в правильной оценке русского потенциала. Накануне вторжения в Россию в разговоре с имперским министром иностранных дел Иоахимом фон Риббентропом Гитлер обмолвился: «Мы не знаем, какая сила действительно стоит за теми дверями, которые мы собираемся распахнуть на Востоке»…
Почти час Гудериан убеждал командующего 4 й армией в необходимости незамедлительного форсирования Днепра. Фон Клюге, в свою очередь, требовал немедленного прекращения этой операции, пока не подойдет пехота.
– Вы добровольно отказываетесь от победы! – кричал Гудериан, но Умница Ганс [1] , как прозвали фельдмаршала штабисты, был неумолим.
Ближе к полудню Гудериан в отчаянии решился на откровенную ложь и заявил, что приготовления к форсированию Днепра зашли слишком далеко и что ко времени их горячего спора 24 й и 46 й танковые корпуса в основном уже сосредоточены на исходных положениях для наступления. Это решило спор. Клюге внял доводам Гудериана. Остановить танки на берегу Днепра – значит, подвергнуть их риску уничтожения авиацией противника. Как ни призрачна такая возможность, но с ней надо было считаться.
Уже после войны в своих «Воспоминаниях солдата» Гейнц Гудериан не по-солдатски слукавил и осторожно обошел факт прямого обмана своего непосредственного начальника, и только другой участник войны – Пауль Карелл в своей книге «Барбаросса: от Бреста до Москвы» уличит его в этом.
