Губы ее кривились от обиды, маленькими исцарапанными ладошками она закрыла заблестевшие от слез глаза и опустилась на траву, поджав под себя ноги. Автоматчики сразу отошли подальше от повозки и снова закурили. Когда из ближайших кустов показался сержант, Зина еще всхлипывала.
– Ну как там, все нормально? – спросил его лейтенант, явно обрадовавшийся возможности не продолжать разговор с плачущей девушкой. – Можно идти?
– Можно. Все в порядке. Давайте собираться, – ответил Васин. – Только побыстрее, Митрофаныч с Деевым у дома лесника остались.
Бойцы подхватили оружие и подошли к повозке. Сержант разобрал вожжи и сел на место ездового.
– Поехали! – сказал лейтенант и хлопнул лошадь ладонью по крупу.
– Н-но, милая! – Васин повысил голос и по-извозчичьи чмокнул губами. Зина уже с просохшими глазами по-хозяйски расположилась на повозке за спиной Васина. Через минуту повозку и бойцов скрыл густой подлесок.
Лесник лейтенанту не понравился. Это был кряжистый невысокий мужчина неопределенного возраста с квадратной, побитой сединой русой бородой. Когда Титоренко с бойцами и лошадьми прошел через проем тяжелых ворот, лесник встретил их угрюмо и, посмотрев исподлобья на лейтенанта, не удосужился поздороваться. Титоренко затрясло от неожиданной злости, и он задыхающимся голосом спросил:
– Что не весел, хозяин? Видно, не рад нам? – Лейтенант стоял напротив лесника, положив вздрагивающие руки на висящий поперек груди автомат.
– Молод ты меня учить, – кому радоваться, а кому нет, – спокойно ответил лесник.
Не обращая больше внимания на лейтенанта, он повернулся к Митрофанычу и сказал:
– Лошадей распрягите, пускай отдохнут. Насчет обеда я распорядился. С ней, – кивнул он на стоящую у него за спиной миловидную, закутанную в легкий платок женщину, – с ней все решите.
– Все понятно, – ответил Митрофаныч и укоризненно посмотрел на лейтенанта. – А обедом займется Зина, – добавил он. – Зина, иди сюда! – махнул Митрофаныч рукой. Зина соскочила с повозки и подошла к Митрофанычу, тот что-то прошептал ей на ухо, подтолкнул к стоящей за спиной лесника женщине и повернулся к Титоренко.
– Товарищ командир, пойдемте, я все объясню, – сказал он и пошел к лошадям.
Титоренко упрямо сжал губы и пошел следом.
– Митрофаныч! – Титоренко покраснел от возмущения. – Ты что это раскомандовался? Кто, в конце концов, командир?
– Вы командир, товарищ лейтенант. Кто же спорит? – улыбнулся Митрофаныч. – Только командир вы для своих подчиненных. Мне тут Зина успела шепнуть, что мы с ней, оказывается, гражданские лица и жить и действовать должны по гражданским законам. – Митрофаныч больше не улыбался. – Насколько я понял, ни заботиться о нас, ни защищать нас вы не собираетесь, – сказал он. – Я правильно понял, а, товарищ лейтенант?
Казалось, что больше покраснеть уже нельзя, но Титоренко это удалось. А Митрофаныч между тем, не повышая голоса, продолжал:
– Так вот, в нашем положении действовать надо ни по военным, ни по гражданским, а по советским законам. Я лично так понимаю. Или я не прав, товарищ лейтенант?
– Может быть, вы и правы, – Титоренко перешел на уставное «вы» – но правы только на настоящий момент, пока мы в окружении. – Но, – Титоренко запнулся, – если мы о дисциплине и субординации забудем…
– Никто не собирается о дисциплине забывать, – перебил лейтенанта Митрофаныч, – однако помнить надо, что не народ для армии, а армия для народа существует. А вы? А вы в чужой дом пришли и не поздоровались. Мало того, так вы еще на хозяина голос повысили, хотя он и слова в ваш адрес не сказал. На Руси испокон веков гость первым хозяина приветствовать должен и уважительно с ним разговоры вести. Иначе запросто могут взашей вытолкать.
– Я ему вытолкаю! – Титоренко опять вспыхнул.
– Ну вот, – Митрофаныч сокрушенно покачал головой, – я ему за здравие талдычу, а он опять за упокой, – и в сердцах сплюнул. – У лесника, кстати, его Кузьмичом кличут, сын добровольцем в армию ушел. Это вам о чем-нибудь говорит? А вас обида гложет – не поздоровался, видите ли, с вами первым. Извините, товарищ лейтенант, я хороших людей сразу замечаю и вас как раз к хорошим людям отношу, но мальчишка вы еще. Думаете, если автомат на грудь повесили, так с вами каждый первым здороваться будет? Уверяю вас – не будет! Да вы и сами не будете.
