Не знал Разин и другого. Что пройдут столетия, и большую, шумную Варварку — улицу, по которой он только что проходил, назовут его именем…
В столице довелось увидеть молодому казаку крутую расправу с дюжим стрельцом из царской охраны. Степану рассказали, что решил удалой караульщик меткость свою испытать и пальнул из пищали по сидевшей на дереве галке. Закон жестоко карал любого, кто посмеет учинить шум на территории Кремля, а уж того, кто без нужды пускал в ход оружие, — и подавно. За нарушение государева спокойствия стрельцу по приговору боярского суда отсекли руку.
В далеких Соловках, куда ходил Разин, по казацкому обычаю, на богомолье, и в златоглавой Москве, на родном Дону и на Слободской Украине, где жила названая мать Степана вдова Матрена Говоруха, — везде, где приходилось ему бывать, он сталкивался с одним и тем же — со злом, несправедливостью, гнетом и насилием, которые богатые и власть имущие чинили по отношению к тем, кто был от них в зависимости и, терпя нужду, голод, лишения, работал на них до седьмого пота. Насмотрелся Степан на народные страдания, наслушался стонов, жалоб и обид запоротых до полусмерти за недоимки, иссеченных до костей на правеже, обманутых и ограбленных воеводами и приказными, незаконно — без очереди и сроку — взятых в даточные люди (в войско), оставшихся из-за господского произвола без кормильца вдов и сирот, больных и калек, заезженных и изувеченных в прошлом непосильной работой. Часто натыкался Разин на бродяг — людей, хлебнувших лиха и некогда снявшихся с насиженного места, но так никуда и не приткнувшихся. Как перекати-поле скитались они с места на место, держась подальше от дорог, пробираясь рощами, перелесками да опушками.
Тридцатые — сороковые, а затем пятидесятые — шестидесятые годы — мятежные десятилетия, полные разнообразных проявлений классовой борьбы. Это конкретный исторический фон, который, разумеется, не мог не наложить отпечаток на личность Степана Разина, на формирование его взглядов по мере взросления и возмужания. Предания об Иване Болотникове, Хлопке, Илейке Муромце и других бесстрашных заступниках народа, память о которых была еще свежа, молва о Соляном и Медном бунтах в Москве, о восстаниях в десятках городов в середине века должны были произвести на будущего предводителя крестьянской войны столь же сильное впечатление, как рассказы о легендарном Азовском сидении и о дерзком походе казачьего атамана Василия Уса летом 1666 года в центральные районы страны. Первоначальная цель похода была — определиться к царю на службу и просить жалованья, так как на Дону из-за русско-польской войны возникли перебои с продовольствием, казакам нечем было «похарчиться».
Самовольный уход с Дона уже сам по себе насторожил царскую администрацию. Когда же к Усу примкнула группа солдат и драгунов Белгородского полка, а затем, забросив государеву и господскую пашню, в казачий отряд влились многочисленные дворцовые и помещичьи крестьяне, власти не на шутку всполошились. Воронежский воевода В. Уваров, получив из Москвы предписание вернуть Уса на Дон, пытался воздействовать на казаков, но безуспешно — круг под Воронежем принял решение продвигаться к Москве. Вскоре отряд В. Уса пополнился крестьянами крупных земледельческих уездов — Козловского, Скопинского, Дедиловского, Каширского, Московского, Серпуховского и др. К Туле приближалось уже не 500 человек, как в начале похода, а вдвое больше. Правительство приняло спешные меры: против казаков и крестьян к Туле стягивались войска. Чтобы не допустить вооруженного столкновения и объясниться с «государевыми людьми», Ус во главе небольшой станицы с челобитной на имя царя отправился в Москву. В Разрядном приказе, ведавшем ратными силами государства на южной границе, в том числе казаками, царские дьяки учинили Василию Усу и его товарищам долгий допрос. Напрасно Ус убеждал приказных в мирных намерениях участников похода — вся казацкая депутация была задержана, самого атамана и еще двух казаков под конвоем направили в ставку воеводы Барятинского. Последний во главе карательных сил должен был следовать в район Тулы, где на берегу реки Упы стояли лагерем пришедшие с Усом донцы и присоединившиеся к ним крестьяне. К концу июля их общая численность превышала 3 тысячи человек. Это наверняка внушало царю и боярам немалую тревогу: давно ли Тула была опорным пунктом болотниковцев, давно ли боярский царь Василий Шуйский хитростью и вероломством склонил повстанцев сдать город? Все эти события начала столетия были грозным напоминанием феодалам о необъятной силе восставшего народа.
