Князь Барятинский, очевидно, рассчитывал получить от Василия Уса необходимые ему сведения, чтобы без осложнений провести операцию по разгрому лагеря на Упе. Однако Усу с товарищами удалось ночью бежать. Они сумели предупредить всех, кто был в лагере, о грозящей опасности. Было принято единодушное решение о возвращении на Дон. Парламентер Барятинского, подоспевший в этот критический момент, попытался заставить казаков выдать примкнувших к ним беглых крестьян и холопов, но встретил гневный отказ, и, поскольку ему пригрозили смертью («тебе быть убиту»), если он не уберется подобру-поздорову, предпочел побыстрее унести ноги.
Василий Ус, предвидя преследование, разделил оказавшуюся под его началом огромную массу людей на три отряда, которые по разным дорогам должны были идти на Дон. Шли ускоренным маршем, не останавливаясь на привалы, продолжая движение даже в ночное время, ели и кормили лошадей на ходу. Эти меры позволили выиграть время — попытка правительства догнать отряды потерпела неудачу.
Василий Ус привел на Дон не одну тысячу крестьян и холопов из центральных уездов России. Наотрез отказавшись выдать беглых, отстаивая их право стать вольными казаками, донской атаман завершил свой поход, начатый с невинного намерения «подкормиться» на государевой службе, открытым и дерзким неповиновением властям. Таким образом, Ус попал в царские «непослушники», за что, по сообщению К. Яковлева, был наказан «без пощады», но на деле все в основном ограничилось невыплатой ему и прочим ходившим с ним казакам казенного жалованья за пограничную службу. В Москву для объяснения и успокоения властей старшина снарядила специальную станицу, в состав которой был включен Фрол Разин — младший брат Степана Тимофеевича, тоже рано выделившийся в казацкой среде доблестью и смекалкой. Миссия этой депутации прошла успешно: в столице инцидент с Усом сочли исчерпанным, получив соответствующие извинения и заверения донцов не допускать впредь подобного.
Сравнительно мягкие меры правительства по отношению к Усу и его товарищам объясняются нежеланием Москвы осложнять отношения с Войском Донским — надежным оплотом южных границ России. Не случайно приезжавшим в столицу с Дона казакам оказывались те же почести, «как чужеземным нарочитым людям», то есть послам зарубежных стран. При конфликтных ситуациях царская администрация была вынуждена воздерживаться от прямого вмешательства в донские дела, ограничиваясь общими порицаниями на манер дипломатических нот. Г. Котошихин, характеризуя эту известную самостоятельность и независимость казаков от Москвы, свидетельствует: «И дана им на Дону жить воля своя, и начальных людей меж себя атаманов и иных избирают, и судятся во всяких делах по своей воле, а не по царскому указу». Мало того, казаку с Дона, совершившему в столице какое-либо преступление, «царского наказания и казней не бывает, а чинят они (казаки. — Авт.) меж собою сами ж».
В случае с Усом московские власти проявили терпимость и по той причине, что опасались вызвать новую волну народных волнений. Выступление Уса и без того всколыхнуло огромную массу угнетенных, подготовив почву для крестьянской войны под предводительством С. Т. Разина. Оно стало ее прологом.
Скопление на Дону в середине 60-х годов XVII века массы беглых давало о себе знать: хлеба не хватало. В Москву шли отписки такого содержания: «И во многие-де донские городки пришли с Украины беглые боярские люди и крестьяне з женами и з детьми, и от того-де ныне на Дону голод большой»; «Все казаки, и русские и хохлачи[16], говорят, что на Дону им жить не у чего». Царское правительство, которое не могло не беспокоить сосредоточение на российском южном рубеже «горючего» человеческого материала, не только не спешило с подвозом продовольствия, но и умышленно сокращало его.
Бывалым казакам было не привыкать к такому положению. Поход Василия Уса, предпринятый в надежде найти у государя жалованье и пропитание, показал донцам всю тщетность подобных намерений. Им не оставалось теперь ничего другого, как прибегнуть к старому испытанному способу поправить свои дела — пуститься «за зипунами»
