…Парень в белой куртке и в джинсах шел по двору. Старик Коновалов, слегка очумевший от увиденного после обеда сна, вышел подышать свежим воздухом, стоял на пороге подъезда, ждал ночи, ждал обещанной ночной работенки. Заметил парня, бросился к нему:
— Эй, постой!
— В чем дело? — Парень обернулся, и старик с ходу притормозил: на него смотрел Павлик Топорин, профессорский внучок.
— Извини, тезка, обознался, — сказал Коновалов. — За одного тут принял…
— Бывает, Павел Сергеевич, — засмеялся внучок. — Приняли за одного, а нас — много. — И вдруг подмигнул старику: — Все путем, Павел Сергеевич, все будет, как задумано. Чуть-чуть осталось…
И пошел себе.
«А как похож, стервец! — подумал Коновалов. — Со спины — одно лицо…»
Не станем упрекать пенсионера в незнании русского языка. Ну, оговорился — с кем не бывает! Но ведь прав же, прав: похож, стервец…
— Я пойду, — сказал Сенька Пахомов. — Мне надо.
— Куда это? — вскинулась Ирка. — Ночь на дворе.
Сенька помялся — соображал, как бы соврать ловчее.
— Халтурка одна подвернулась. Денежная.
— Какая халтура ночью? Зачем ты врешь, Сеня… — Ирка отвернулась к стене, накрыла голову одеялом.
Слышно было: опять заплакала.
Сенька переступил с ноги на ногу.
— Ирка, — сказал он ласково, — хочешь верь, хочешь нет, но я тебя люблю по-страшному. И никогда тебя не предам… А идти мне надо, честно. Я тебе потом расскажу, ладно?
Ирка не ответила, из-под одеяла не высунулась. Но плакать перестала, затихла: слов таких от мужа давно не слыхала.
Сенька пошел в прихожую, открыл стенной шкаф, достал инструмент — надежный, для себя сработанный. Прислушался — в спальне было тихо.
«Все расскажу, — виновато подумал Сенька, — железно расскажу. Вот построю, что надо, и сразу — Ирке…»
Заметим: он уже не сомневался, что сумеет построить за ночь все, что надо.
Алевтина Олеговна не спала. Лежала на широкой супружеской кровати, слушала, как тихонько сопит муж. Туман в комнате стал гуще, а Стеценко его и не заметил. Алевтина Олеговна, когда ложилась, спросила:
— Дымно у нас как-то, верно?
— Выдумываешь все, — ответил муж. — Давай спать, тебе завтра рано…
Он и не ведал, что попал в точку, просто сказал и сказал — слова же зачем-то придуманы…
Во дворе было пусто и темно, лишь тусклые ночники освещали над дверями таблички с номерами подъездов да у выхода на набережную ветер раскачивал подвешенный на тонких тросовых растяжках фонарь.
Парень уже ждал Сеньку, похаживал по асфальту, насвистывал что-то неуловимо знакомое — то ли из песенного репертуара любимого Иркой Валеры Леонтьева, то ли из чуждого нам мюзикла «Стена» заграничного ансамбля «Пинк Флойд».
— Тьма египетская, — поеживаясь, сказал Сенька, — ни черта не разметишь…
— И не надо, — сказал парень. — Ты клади кирпичики, а они сами, как надо, построятся.
— Что за бред?
— Кому бред, а кому — нет, — в рифму сообщил парень, засмеялся: — Клади, клади — увидишь.
— Что здесь увидишь? — проворчал Сенька, надел рукавицы. — А раствор где?
— Все здесь.
Сенька пригляделся: у стены дома и впрямь стоял ящик с раствором, а куча кирпича невесть когда переместилась с газона на тротуар, к Сенькиному подъезду. Сенька ткнул мастерком в раствор — свежий раствор, самое оно
— Без подручного трудно будет. Поможешь?
— Конечно, — сказал парень, снял куртку, повесил на куцую ветку тополя, велением домоуправа подстриженного «под бокс». — Все помогут.
— Кто все? Все спят…
— Кто не спит, тот и поможет, — непонятно заявил парень, тем более непонятно, что во дворе по-прежнему никого не было.
— Ну, лады, — вроде бы соглашаясь с неизбежным, протянул Сенька, взял из кучи кирпич, постучал по нему — целый! — зачерпнул раствор, шлепнул его прямо на асфальт у стены дома. Потом аккуратно уложил кирпич на растворную лепешку, поерзал им, пристукнул сверху деревянной ручкой мастерка. — Давай следующий, не спи!
Парень проворно подал ему кирпич. Сенька снова зачерпнул, снова шлепнул, уложил, поерзал, пристукнул…
— В три ряда, говоришь?
— В три ряда.
— Годится!
Сеньку неожиданно охватило знакомое чувство азарта — как всегда, когда дело пошло, и времени на него отпущено с гулькин нос, и бригадир бубнит: «Давай-давай!» — и подручный сбивается с ног, таская ведра с раствором к месту кладки, и кирпичи целенькие в руку идут — хоть в домино ими играй! — и кладка получается ровная прочная, раствор схватывает быстро, и ты уже не думаешь о часах, не глазеешь по сторонам, ты уже весь в гонке, в тобой самим заданном ритме, а кладка растет, она тебе по пояс, по грудь, а ты — дальше, дальше, ничего не слышишь, разве что прорвется откуда-нибудь пустяковый вопросик:
