— Ну, не знаю, — засомневался Гладышев, — получится ли из этого толк? Зачем только я тебе все рассказал?
— Не канючь, банкир, — улыбнулся авторитет, — ты же не только коммерсант, но и человек. Вот завтра и попытаемся это доказать. И на будущее запомни: все эти градации людей на бандитов и коммерсантов — мусорские прокладки. Это легавым выгодно всех поделить на категории и столкнуть лбами. Для нормальных людей должны существовать древние критерии оценки: честный человек или негодяй. Третьего не дано. А вся эта дутая крутость не что иное, как мыльный пузырь. Круче тебя самого никого не должно быть. Так что, друг, забудь ты всю эту блевотину.
Гладышев искренне улыбнулся, а затем, посмотрев на товарища благодарным взглядом, вымолвил:
— Ладно, убедил. Завтра забью им стрелку часика на три, устроит?
— Вполне, — удовлетворенно ответил Монах, — я сейчас не занят, времени у меня до следующей отсидки хоть отбавляй.
— Тьфу-тьфу, — сплюнул через плечо банкир и постучал по дереву.
Через несколько минут Фомин собрался уходить. Хозяин квартиры задержал его:
— Подожди, Валерка, — он достал из заднего кармана брюк плотно перехваченный резинкой пухлый конверт и протянул его товарищу, — возьми, здесь пять штук «зелени». Ты только вышел, тебе надо поправить здоровье, да и погулять после зоны всласть не повредит.
В первый миг глаза Монаха сверкнули недобрым огоньком, однако, справившись с обуявшим его негодованием, он процедил:
— Вы и впрямь тут все мозги отморозили. Запомни, Игорек, я в подачках не нуждаюсь. Понадобятся деньги, пойду и украду. Я вор, а не нищий. А в долг не беру.
— Да какой долг? — искренне удивился Гладышев. — Какие подачки? Я от чистого сердца предлагаю, бери. Ведь не последнее отдаю.
— А может, мне приятней, если бы последнее, — зло пошутил авторитет. — Что — не дал бы?
Глядя в глаза старому приятелю, Игорь смешался и отвел взор, настолько тяжелым был взгляд у этого человека. Не зная, как ответить на провокационный вопрос, он промолвил:
— Возьми, ведь я по старой дружбе, а не в качестве взятки.
— Спасибо, — ответил Монах, наконец поняв всю искренность данного предложения, — только не обижайся, но я не возьму. Лучше купи на эти деньги детям подарок. Мне действительно ничего не надо.
— Как хочешь, — нехотя согласился Гладышев, убирая деньги, — вот что ты, что твоя мать: она тоже никогда у меня ничего не брала. Приходилось даже иногда идти на обман.
—..?
— Я нанял почтальона, который приносит ей пенсию, и уговорил его соврать якобы о прибавке. Слава Богу, поверила, а то я боялся, как бы не сообразила. Ведь от нашего государства разве чего дождешься?
Несколько секунд Фомин переваривал услышанное, а затем с чувством произнес, подавив подкативший к горлу ком:
— А вот за это действительно спасибо! — Монах крепко обнял друга. — Только переадресуй теперь почтальона ко мне.
— Да ты что? — попытался возразить банкир.
— Все, друг, — прервал того авторитет, — базар замяли.
Последние слова прозвучали уже с лестничной клетки. Когда глухие шаги, эхом отдававшиеся под сводами подъезда, затихли, Гладышев еще какое-то время стоял на пороге, разглядывая дерматин соседской обивки, а затем скрылся за бронированной створкой своей двери…
Оказавшись в своей комнате, Монах взял со стола книгу с золотой надписью на обложке: «Вольтер. Философские повести», и улегся на мягкую перину скрипнувшей металлической сеткой кровати.
Глядя на черные буковки текста, он не мог сосредоточиться на прочитанном — в голову лезли всевозможные мысли. Он думал о своей матери, которая, не будучи даже расписанной с отцом, всю жизнь его ждала из тюрем да лагерей, а вот те-перь, под старость, дождалась и сына; о соседе, бывшем однокласснике Игоре, который, многого добившись в жизни, не утратил с детства присущего ему качества — доброты, не стал надутым индюком, а, наоборот, научился понимать чужие проблемы; о тех отмороженных негодяях, которые превратили этот мир в сладкий пирог для себя и черствую корку для других, разделив все на сферы влияния; о себе, человеке, ценившем не только собственную жизнь, но и окружающих, при этом без оглядки отдал бы свою и, не задумываясь ни на секунду, отобрал бы у другого, коснись что вопросов чести, правда, в том аспекте, как он ее понимал.
