— Да, невеселую картину ты нарисовал тут, — задумчиво произнес Монах. — Неужели теперь все так паскудно?
— Дальше некуда, — ответил Гладышев.
— А «крыша» эта твоя чем тебя не устраивает?
— Посуди сам, — банкир, под действием выпитой водки почти перешел на крик, — эти сраные рожи меня вообще за человека не считают. Хотя жируют за мой счет, на дорогих тачках ездят, блядей своих мне в банк понасажали — секретаршами. А из них такие работницы, как из говна пуля. Знай себе весь день языком треплют да шмотки, трусы дорогие, на койках отработанные, при всех примеряют. Уволить я их не могу, потому как распоряжение «крыши». «Быки» же эти меня, кроме как «коммерсюга жирный», никак не называют. Я для них человек второго сорта, если вообще человек.
Видя, как болезненна эта тема для приятеля, Монах перебил того:
— Погоди, друг. Не гони волну. Давай разберемся по порядку. Кто тебя за человека не считает?
— Да все они, с бритыми затылками и набитыми кентусами, — зло ответил Гладышев.
— А может, ты сам в этом виноват? — предположил Фомин.
Банкир нервно поерзал по мягкой коже диванчика, а затем, сообразив, что сказал нечто лишнее, изменил тон:
— Ладно, хватит об этом. Чего зря языками чесать, лучше давай еще накатим по одной.
— Выпить-то можно, — согласился авторитет, — только ответь на мой вопрос: виноват или нет?
— Да в чем я виноват-то? — переспросил банкир и сам же ответил: — Знаешь, как у Крылова: «Ты виноват лишь в том, что хочется мне кушать». Вот хотя бы взять последнюю историю. Приходят ко мне эти «быки» и требуют дать кредит какому-то их бизнесмену. Я спросил по поводу гарантий, а они мне: «Тебе нашего слова мало?..» Начали давить, будто я их, авторитетных пацанов, чуть ли не быдлом выставляю. Опять, мол: «Пацан сказал — пацан сделал. А ты, коммерсант вшивый, заткнись». Я последовал их совету, а в результате невозврат кредита. Сумма, между прочим, немаленькая — сто пятьдесят тысяч долларов. Когда я попытался заикнуться по поводу возврата денег, они на меня так насели, думал, убьют. В конце концов выставили неустойку в размере пяти штук баксов «за неуважительное отношение к братве». И ведь самое обидное — и они, и я понимаем, что это чистой воды грабеж, но сила на их стороне.
— Да, разрывают они тебя, как фраера ушастого. — В голосе Монаха проскользнули жесткие интонации. — Неужели же все такие?
— Нет, наверное. Но обратиться к другой группировке я боюсь, — честно ответил банкир. — Мне известны случаи, когда таким вот, как я, олухам, либо выставляли бешеную неустойку, либо простреливали голову. Да и где гарантии, что не попадешь из огня да в полымя.
На несколько минут в кухне воцарилось молчание. Фомин обдумывал сказанное, прикидывая, как бы помочь старому товарищу. А тот, в свою очередь, не решался нарушить тишину. Наконец в голове у авторитета появилась какая-то мысль, и он обратился к Гладышеву:
— Устрой мне встречу с твоей «крышей», — попросил он, — надеюсь, у них еще не у всех мозги отморожены. Постараюсь вразумить их словом.
Услышав такое неожиданное предложение, Игорь не на шутку испугался, представив себе на миг последствия возможного разговора. Ведь кем на самом деле являлся Валера Фомин, он не знал. Да и что он может противопоставить этим здоровым лбам? На них ведь действуют только аргументы силы или денег, но никак не слова.
Вслух он произнес:
— Спасибо, Валерка. Только прошли те времена, когда ты мог заступиться за меня перед другими мальчишками, размахивая направо и налево кулаками.
— Я же тебе сказал, на этот раз будет просто разговор, — настойчиво гнул свою линию авторитет.
— Вряд ли это возымеет какое-то действие, — упорно отказывался банкир, — они все здоровые бугаи, и у каждого есть пистолет. Не хочу, чтобы из-за меня кто-то пострадал.
— Не дрейфь, Игорек, — ответил Фомин, — никто не пострадает. Уж ты мне поверь, я просто так метлой чесать не стану. Да и накладно им будет меня обидеть. Так что давай завтра организуем встречу. Можно закосить «под дураков» и обставить так, будто все произошло случайно, а можешь просто им передать: кое-кто забил им стрелку. Вот тогда и поглядим, что собой представляет твоя «крыша».