Статьи - страница 54

мы не оскорбились подозрительными намеками Герцена и старались разъяснить ему всю простоту и безыскусственность нашего обращения с его вятской речью. Мы очень хорошо понимали, что русская публичная библиотека, открываемая в присутствии вятского губернского начальства, вовсе не место, удобное для возглашения в ней мыслей, весьма удобно выражаемых в присутствии Прудона или Луи Блана; но, не удивляясь тому, что этого не поняли некоторые из сателлитов Герцена, мы впали в недоумение, что эта пустая вещь могла оскорбить его самого, человека, который считает свое положение необыкновенно серьезным и знает, что “с каждым днем становится меньше тайн”. После того Герцена еще более раздражила небольшая заметка “Русского вестника” (в “Летописи”). В этой заметке его главным образом упрекали в том, что он, “сидя за плечами лондонского полисмена”, волнует здешние пылкие умы такими воззваниями, которые кипятят молодую кровь и ведут к безрассудным поступкам, за которые люди попадают в Сибирь. Заметка “Русского вестника” была горяча, немного желчна, но правдива. Она не могла нравиться ни Герцену, ни поборникам его учения в России. “Русский вестник” попал за это в немилость и в опалу, к которой, впрочем, давно следует приготовить себя всякому русскому писателю, несогласному отстаивать теорию насильственных преобразований, анархии и “кровавых реформ”. Издатели “Колокола”, оскорбленные тем, что редакция “Русского вестника” позволила себе сказать о них: “Мы знаем, какие это люди”, энергически спрашивают: “Какие же мы люди, г. Катков? Какие же мы люди, г. Леонтьев? Вы ведь хорошо знаете, какие мы люди, какие же? Если в вас обоих есть одна малейшая искра чести (?), вы не можете не отвечать; не отвечая, вы меня (это Герцен говорит уже от своего лица) приведете в горестное положение сказать, что вы сделали подлый намек, имея в виду очернить нас в глазах нашей публики. Говорите все… В нашей жизни, как в жизни каждого человека, жившего не только в латинском синтаксисе и немецком учебнике, но в толоке действительной жизни, есть ошибки, промахи, увлечения, но нет поступка, который заставил бы нас покраснеть перед кем бы то ни было, который мы бы хотели скрыть от кого бы то ни было. Да, гг. ученые редакторы, мы, поднявши голову, смотрим в ваши ученые глаза. Кто кого пересмотрит?”

Таким образом Герцен, появившийся несколько месяцев тому назад в русской печати под именем “далекого русского публициста”, вступает в открытую полемику с одним из русских журналов и доставляет нам случай, в первый раз, написать имя “Колокола” на одной строке с именем “Русского вестника”. Искандер и Огарев, Катков и Леонтьев вызваны доказать друг другу правоту своих действий и чистоту своих поступков. Будем верить, что лица, которым подчинена русская пресса, не откажут редакторам “Русского вестника” в возможности отстаивать свои убеждения так же самостоятельно, как “Колокол” делает свои возражения нашей “смирительной литературе” (ips. verba[14]). Иначе, конечно, победа останется не за “Русским вестником”, и полемика будет весьма неприятною и невыгодною для репутации московского журнала, бросившего перчатку журналу лондонскому.

Поместив в № 203-м нашей газеты письмо г. А. Б. (который доставил нам свой адрес и карточку), направленное против тона “Заметки “Русского вестника” для издателя “Колокола””, мы перепечатываем вслед за сим всю эту заметку, сохраняя себе право завтра сказать наше мнение и о характере действий наших лондонских публицистов, и о впечатлении, какое производит тон помещаемой ниже заметки “Русского вестника”.