Ромчик молчит. Он сердится. Губы его обиженно надуваются. Адриану становится жаль Ромку. И он, не выдержав, выпаливает:
— Не могу я тебе ничего сказать!
— Я что-нибудь пробалтывал? Бывало? — сквозь зубы спрашивает Ромчик.
— Никто не говорит. При чем тут?..
— Ну, тогда ты — свинья!
— Я?
Адриану нужно бы обидеться и немедленно уйти, но он отчего-то не может этого сделать. И вдруг, неизвестно почему, он решается.
— Клянешься, что никому… ничего…
— Ну, клянусь.
— И ни твой дядя…
— Что ты, в самом деле! — горячо перебивает его Ромка. — Дядя! Все дядя!.. На что он мне сдался? Я вырасту — ни за что с ним жить не стану. Мама на них всех только и работает — и в магазине и дома. А он все злится. Кричит, чтобы мы радовались, что он не оставил нас на улице. Живем в приличном доме… Не знаешь ты ничего… Дядя, дядя!
На глаза Ромки навернулись слезы. Такого Адриан не ожидал никак.
— Я не знал. Ладно… — примирительно сказал он. — Понимаешь, про то, что я тебе скажу… Тут, может быть, и твой дядя…
— Опять ты!.. Сказал — могила! Чего тянешь?
— Но если ляпнешь…
Ромчик молча снес очередное оскорбление. Лишь бы узнать, в чем дело.
— Так вот, слушай, — продолжил Адриан. — Валентин получил письмо от своего учителя из Ленинграда… — Он понизил голос, насколько мог, и рассказал Ромчику обо всем, что было известно ему. Об ошибке с человеком в кепке, о хитром старичке на вокзале… И о пальце на картине Чикильдеева, который он видел вчера.
— Теперь ты все знаешь, — закончил Адриан. — Ну?..
Но Ромка будто не слышал его слов. Он думал. Насупился, опустил голову.
— Если только он с этими жуликами заодно… Если он такой… — проговорил Ромчик. — Я убегу из дому. Мой папа был красный военврач. Он бы не потерпел…
— Ты подожди. Может, мне просто показалось…
Адриан уже и сам был не рад, что дело стало принимать этакий оборот. Ну и заварил кашу!
И вдруг Ромка решительно произнес:
— Пошли.
— Куда?
— В кабинет. Посмотрим, показалось тебе или нет. Может быть и не показалось.
Адриан не успел и ответить, а Ромка уже побежал к дому. Калитка сада осталась распахнутой настежь. Адриан и бульдог поспешили за Ромчиком.
И опять он приносит ключ и снова они входят в затемненный кабинет. Ромчик тащит стул с мягким кожаным сидением и пододвигает его вплотную к чикильдеевскому натюрморту.
— Залезай. Смотри!
Адриан послушно влезает на стул. Грубо наложенные на полотне мазки оказываются перед его глазами.
— Ну, что там? — Ромчику не терпится.
Места, где вчера было заметно, что краска облупилась, никак не найти. Адриан тщетно пытается определить, где оно было. Но вот в голубоватой тени тарелки темнеет что-то, словно тут пробита маленькая неровная дырочка. Да это тоже отвалившийся кусочек краски.
— Есть, кажется. В другом месте, — сдавленно говорит он.
— Ну-ка, где?
Ромка влезает на стул рядом. Мальчики держатся друг за друга.
— Где? Покажи, — Ромчик вглядывается в полотно. — Верно. Есть, дырочка. Вот она.
Он спрыгивает со стула и бежит к письменному столу Яна Савельевича. Приносит нож, которым тот разрезает бумагу.
— Колупни побольше. Посмотрим…
— Что ты? Нельзя… А вдруг испортим?
— А ты осторожненько.
Кончиком лезвия Адриан пытается отколупнуть еще кусочек краски в том месте, где образовалась дырочка. Но краска не поддается.
— Нельзя больше, — говорит Адриан. — И не надо. Но я теперь вижу — что-то там блестит.
Они оба спрыгивают со стула.
— Замазал он, вот что, — решает Ромчик. — У него краски есть. Я знаю. С утра в кабинете закрывался. Маме сказал, что нужно опять картины завесить. Солнце их портит. Вот…
Оба стоят немножко растерянные.
— Ты вот что, Ромка, — говорит очень серьезно Адриан. — Ты пока никому ни слова. Слышишь?
Ромчик молча кивает. Он подавлен случившимся.
С потрясающей новостью — ничего ему не приснилось: под натюрмортом другая картина — Адриан снова мчится к студенту. На этот раз ничего не останавливает его внимание. Медлить Адриану нельзя. Дело серьезное. С этим Сожичем и в самом деле шутить не приходится. Вот уже и знакомый дом с обшарпанным палисадником. Адриан влетает во двор. Пусто! Двери на лестницу второго этажа заперты.