— Сделав ее женой, я выбрал не самое худшее. Да, она чуть менее чувственна, чуть менее прагматична, нежели остальные из ее племени; зато она надежна и долговечна, причем куда больше, чем ее генетические сверстницы. Представительницы женского пола моей родной хроностраны изнашиваются еще до своих тридцати. В этом нет ничего страшного — тогда. Но здесь, в прошлом, соmmе il faut[40]— это долго жить с вазой, после того как цветы завянут и погибнут; поэтому вазе неплохо быть крепкой.
Надо включить это глубокое наблюдение в текст романа, который я никогда не напишу…
Картина 2. Дом выходит окнами на восток. На заднем дворе в исчезающей тени на траве бриллиантами поблескивают капли росы. Стоя во дворике-патио под брезентовым навесом, одетый в шорты для прогулки, с десятифунтовой сумкой с брикетами в руках, Лоури озирает свои владения. Неподалеку от патио возвышается клен Шведлера. Справа от Лоури вспомогательная дверь — черного хода — обеспечивает доступ в примыкающий к дому гараж, приют его «Бонневилля». Между Шведлером и патио стоит кирпичный очаг, который он соорудил прошлым летом своими руками. Он примечательно похож на тот очаг для барбекю, который соорудил своими руками на соседнем заднем дворе его сосед Голодный Джек (прозвище дал ему Лоури).
Лоури не может возжечь священное пламя так рано, но он может высыпать — и высыпает — туда священные брикеты. Несколько лет назад в конце знойного лета, потакая непонятному мазохистскому капризу, он велел своим ученикам (Лоури преподает английский) написать сочинение под названием «Как мой отец проводит воскресенья». Его мазохизм ублажили с лихвой: 90 % отцов носили тот же ярлык «жрец», что и он, и проводили такие же угольные ритуалы.
Косить лужайку не требовалось — он косил вчера. Но трава вокруг ствола Шведлера и на границах патио избежала вращающегося лезвия, клочковатая и неприятная для глаза. Он послушно берет в гараже ножницы для подрезки и приступает к работе.
Рядом его сосед Голодный Джек запускает свою красную газонокосилку; воскресная тишина (между прочим, неестественная) испаряется. Джек управляет косилкой так, словно это бульдозер, грузно возвышаясь на маленьком игрушечном сиденье. Один из его семерых сыновей выходит из дома, протирая глаза. Он принимается бегать за маленьким красным бульдозером.
— Пап! Можно, я покошу? Можно?
— Нет! — ревет Джек, перекрывая рев косилки. — Ступай обратно в дом и доешь овсянку!
Делая первый проход, Джек машет Лоури. Лоури машет в ответ, поднимая взгляд от подножия Шведлера. Семеро сыновей…
В отличие от Парнасского Блока, который психохирурги Четырех Сторон поместили между моим личным бессознательным и моей эндопсихической областью, последующее электрохирургическое удаление четырехсторонскими техмедами моих семявынося-щих протоков было скорее рутиной, нежели карательной мерой. Хронологические ошибки, вызванные импортом в прошлое и повторной сборкой на клеточном уровне, создают лишь незначительные помехи течению времени, ими спокойно можно пренебречь (например, задумайтесь о том, сколько КРР задействуется, чтобы поместить в камеру прошлого всего одного политзаключенного); тем не менее даже одна-единственная хроноошибка, вкравшаяся в эволюцию вида, способна создать достаточно мощную турбулентность, чтобы повернуть временной поток в иное русло. Следовательно, яснее ясного, что ни одна диктатура в здравом коллективном уме не станет рисковать тем, что заключенный ею в прошлом политический противник сделает ребенка женщине, стоящей позже его на лестнице Времени, а уж о том, что от него случайно забеременеет одна из его собственных прапрапра, и речи быть не может.
Но я бы в любом случае решительно не захотел семерых сыновей. Мне и одного не хотелось бы…
* * *
— Вик, — доносится с кухни голос Норы, — принесли воскресную газету.
Лоури заканчивает подстригать траву вокруг подножия Acer platanoides Schwelderi, откладывает на потом «педикюр» стен патио и снова входит в дом. Налив себе вторую чашку кофе, он уходит в гостиную, где на приставном столике у мягкого кресла его ожидает
