Духовное руководство отца Сергия было деятельным, в нем не
было места теоретическим выкладкам. Всех обращавшихся к нему интеллектуалов он
призывал к самому трудному для них подвигу: распятию разума, отречению от
премудрости века сего. Он, совсем как его друг, отец Софроний, считал, что
интеллектуалы вступают в духовную жизнь с огромным лишним грузом. Отец Сергий
разделял ненависть глубоко почитаемого им Достоевского к «эвклидовскому уму», к
слепому рационализму. Он отвергал даже умозрительные богословские построения,
которые в наши дни нередко подменяют собой духовность.
Некоторые считали такую позицию проявлением обскурантизма,
и это, естественно, заставляло их отдаляться от отца Сергия, который казался им
«простецом» в том пренебрежительном смысле, какой вкладывают в это слово
почитатели премудрости века сего. Но позиция отца Сергия соответствовала
вершине духовной эволюции, венцу подвижнического пути, который греческими
святыми отцами назван aplosis – «простота». Мы уже говорили, что, прежде чем
стать монахом, он активно участвовал в собраниях Николая Бердяева и Жака
Маритэна, куда приходили наиболее выдающиеся представители верующей
интеллигенции того времени.
Однако отец Сергий осознал, что истинное знание – не плод
умственных усилий или интеллектуальных операций, а дар Святого Духа, посылаемый
независимо от всякого разумения и рассуждения тому, кто благодаря подвигу
очистился от страстей и стяжал добродетели – в особенности самые главные:
смирение и любовь. Из учения святых отцов и из собственного опыта ему было ясно
также, что это знание открывается тому, кто стяжал чистую и непрестанную
молитву: богослов – тот, кто чисто молится. Вот почему в первую очередь отец
Сергий в своих советах духовным чадам настаивал на необходимости исполнять
заповеди и молиться.
Он говорил о том, что молиться следует постоянно, и
помогал каждому в его жизненных обстоятельствах достичь этого. В духе
исихастской традиции, великим представителем которой он являлся, он часто
повторял, что молитва так же необходима для жизни души, как воздух необходим
телу, что молитва – это дыхание души, что без нее душа как бы мертвеет, и
поэтому молиться нужно так же часто, как вдыхать и выдыхать воздух. Он говорил
так, зная об этом не понаслышке, так как его дыхание уже давно стало молитвой.
В то же время он подчеркивал, что молитва имеет ценность,
лишь когда она совершается в чистом сердце, то есть если она сопровождается
исполнением всех заповедей. Но соблюдение заповедей при этом он понимал ни в
коем случае не как формальность. Говоря об этом, он был чужд всякого морализма:
совсем как преп. Исаак Сирин, в заповедях он видел средства, данные Богом
человеку для преображения, чтобы он мог стать «новой тварью» во Христе. Он
любил напоминать слова Писания: Все это дано вам, чтобы вы переменились.
В особенности настойчиво отец Сергий говорил о необходимости
постоянно приносить покаяние, в сердечном сокрушении непрестанно просить у
Господа прощения – не только за то, что сотворил зло, но и за то, что не
сотворил добра, а также за свое падшее состояние удаленности от Бога. Святой
старец Силуан писал ему: «Иди и как можно чаще говори людям: «Кайтесь!"»
Но, прежде чем призывать к покаянию других, отец Сергий исполнил это сам.
Благодаря этому он постоянно находился пред Богом в состоянии великого
сокрушения. Покаяние в его понимании было не только наиболее подходящим
средством духовного обращения человека в смысле его сущностного преображения в
Боге, но еще и лекарством, которое Бог дает ему, чтобы тот смог очиститься от
всех своих грехов и исцелиться от всех патологических духовных состояний, чтобы
стать недоступным для действия духовных противников – сатаны и бесов, о
действии которых отец Сергий часто упоминал и против которых он обладал
поразительным даром различения и уникальной силой.
В его советах важное место занимали также и рассуждения
эсхатологического плана. Пережитые им русская революция, эмиграция, лагеря,
постепенный уход из жизни его родственников и прихожан, а также его постоянное
духовное попечение об усопших, безразличие к миру и укорененность его жизни в
вечности в сочетании с глубоко прочувствованным монашеским призванием
способствовали тому, что у него сформировалось очень острое ощущение хрупкости
и непостоянства земной жизни. Как и святые подвижники первых веков
христианства, он настоятельно советовал всем иметь «память смертную» и
проживать каждый день так, как если бы он был последним. Этим он вовсе не
стремился обесценить для каждого человека то, чем тот живет, но, напротив,
желал помочь прожить это с максимальным духовным напряжением. Вот, в частности,
его слова: «Нужно проживать каждый день, как если бы он был последним, но при
этом не следует говорить, что один день не имеет значения. Если истинно, что в
очах Господних «тысяча лет – как один день», то так же верно и то, что каждый
день столь же важен, как тысяча лет». В его понимании память смертная в
сочетании с молитвой является хорошим средством отличать важное, насущное от
второстепенного, сосредоточиться на «едином на потребу», однако при этом каждая
подробность земного существования имеет огромное значение, если она переживается
в Боге.
