Кинг, фыркнув, оставил его в покое.
– Он не знает. Он будет исправлять упражнения, выпендриваться и пилить малышню и в следующем семестре, и потом... – Жук поспешил вслед за своими друзьями по крутой тропке, ведущей на поросший дроком холм за колледжем.
Они начали швырять галькой в газометр, но тут появился чумазый дядька и потребовал прекратить это. Некоторое время они смотрели, как он смазывает торчащий из земли кран.
– Коки, а это для чего? – спросил Сталки.
– Для подачи газа на кухню, – сказал Коки. – Если не открою его, будете тогда, это самое, книжки свои читать со свечкой.
– Ага! – произнес Сталки и почти на минуту замолчал.
– Привет! А что вы здесь делаете, ребята? – на повороте тропинки они лицом к лицу столкнулись с Талки – старшим старостой в корпусе Кинга, – маленьким белокурым мальчиком из тех, которых назначают за сообразительность и которые потом обращаются к ректору, чтобы он поддержал их авторитет, когда рвение начинает опережать благоразумие.
Троица не обратила на него никакого внимания: они ничего не прогуливали. Талки с жаром повторил свой вопрос еще раз, поскольку он часто страдал от пренебрежительного отношения к нему пятой комнаты и решил, что теперь-то поймал их на месте преступления.
– Какого дьявола тебе нужно? – спросил Сталки со сладкой улыбкой.
– Послушайте, я не собираюсь... не собираюсь выслушивать никаких оскорблений от пятой комнаты! – прошипел Талки.
– Тогда заткнись и объяви собрание старост, – сказал Мактурк, зная слабость Талки.
Староста не мог ни слова произнести от ярости.
– Не стоит кричать на пятую комнату, – сказал Сталки. – Это очень плохая привычка.
– Скажи уже что-нибудь, голубок! – тихо сказал Мактурк.
– Я... я хочу знать, что вы делаете за пределами территории? – спросил он, размахивая тростью из ясеня.
– А-а, – сказал Сталки. – Ну, теперь нам понятно. А почему ты раньше не спросил?
– Я спрашиваю сейчас. Что вы здесь делаете?
– Мы восхищаемся тобой, Талки, – сказал Сталки. – Мы думаем, что ты просто отличный парень, правда?
– Правда! Правда! – неподалеку проехала коляска с девушками, и Сталки в точно выбранный момент опустился перед Талки на колени. Талки покраснел.
– У меня есть основания считать... – начал он.
– Да! Да! Да! – заорал Жук на манер Байдфордского глашатая. – У Талки есть основания полагать! Троекратное ура Талки!
Приветствие прозвучало.
– Это потому, что мы бесконечно восхищаемся тобой, – сказал Сталки. – Ты знаешь, как мы любим тебя, Талки. Мы так тебя любим, что считаем, что ты должен отправиться домой и умереть. Ты слишком хорош для этой жизни, Талки.
– Да, – добавил Мактурк. – Сделай нам одолжение – умри. Подумай только, как прекрасно будет выглядеть твое чучело!
Талки с нехорошим блеском в глазах быстро пошел от них по дороге.
– Это абсолютно точно означает собрание старост, – сказал Сталки. – Задета честь шестого и все прочее. Талки будет сегодня писать жалобы, а завтра после чая нас вызовет Карсон. Они это дело так не оставят.
– Ставлю шиллинг, что он будет следить за нами! – воскликнул Мактурк. – Он любимчик Кинга, и им обоим нужны наши скальпы. Мы должны быть целомудренны.
– Тогда я должен отправиться напоследок к мамаше Йо. Мы должны ей около десяти шиллингов. И потом, Мэри будет рыдать, когда узнает, что мы уезжаем.
– Она мне так дала по башке в прошлый раз... эта Мэри, – сказал Сталки.
– А ты голову убирай, – сказал Мактурк. – Хотя обычно она в ответ целует. Пойдем к мамаше Йо.
В начале узкой боковой улочки стоял грязновато-темный двухсотлетний домик: полумолочная, полуресторан с окнами, заставленными бутылками. Они постоянно ходили туда еще малолетками, и в доме их принимали как друзей.
– Пришли заплатить по долгам, матушка, – сказал Сталки, обнимая хозяйку заведения за огромную талию. – Заплатить по долгам и сказать прощай... и... и мы ужасно голодны.
– Ай-яй! – воскликнула мамаша Йо. – В любовники захотел! Я стесняюся!
– Ничего бы мы тут и не удумали бы, есля бы тут была Мэри, – сказал Мактурк с густым северодевонширским акцентом, которым мальчишки обычно пользовались в своих вылазках.
