Я знал фотографию, с которой скульптор исполнил памятник. Самый бедный президент. Чернокожий со светлой душой. Он не мог дожить до наших дней, чтоб увидеть новый СССР. Даже если бы его не убили… Время. Томас Санкара родился больше века назад. Впрочем, не дожили многие, кто был гораздо моложе. Новому Союзу пришлось отстаивать право на существование. Многие отдали жизнь, чтобы мы с Инкой могли сейчас пройтись по бульвару. Наши города украшали памятники и соотечественникам. И даты рождения на них были – не старше моего отца.
– А это что? – Я показал на саблю на поясе у Санкары. Выделялась она изрядно. Если весь памятник, как и положено, успел благородно потемнеть, то рукоять сабли блестела как молодое золото.
– А это… – Инка засмеялась – наше городское поверье. Я даже не знаю, откуда… В общем, детишки верят, что если подержишься за саблю Санкары, то станешь таким же честным и храбрым. Мой класс, когда мы сюда ходили, все потерли. Даже девчонки. Вот.
– Чего только народ не придумает, – качнул головой я. – Наука такие успехи делает, а тут у вас заповедник. Махровые суеверия.
– Да ладно тебе, – сморщила носик Инка. – Когда-нибудь любому человеку, мужчине или женщине, придется делать в жизни сложный выбор. И если он поступит правильно… Какое значение будет иметь, что его большой путь начался с маленького суеверия?
– Ну так-то да, – согласился я. – Пойдем?
– Пойдем.
Я снова взял Инку под руку, а сам, ловко извернувшись, быстро тиснул пальцами левой руки по сабле Санкары. Так, на всякий случай. Для храбрости.
Мы двинулись по бульвару.
Мимо на кавалерийских рысях проскакала мощная команда пенсионеров. Шли на скандинавских палках, давая друг другу ценные советы и беззлобно подтрунивая. «Семен, ты палку-то назад тяни, отпускай в кисти… Михална, не отставай!.. Ты ж сама отстала!.. Так я от всех отстала, а ты еще и от меня…».
Я оглянулся. Санкара все так же провожал нас своей задумчивой улыбкой. Они нужны, эти памятники ушедшим людям. Они напоминают, как трудно, тяжело, опасно шли люди к новому Советскому Союзу. Ростки будущего, которое стало нашим, взрастали по всему миру, в душах лучших. И эти ростки топтали. Вытаптывали усердно, основательно. Сперва били по душам. Если не помогало, убирали людей. А люди все тянулись к свету. «Революционеров можно убить; идеи – никогда!» Это когда-то сказал Санкара. О себе. И о многих советских людях, с которыми никогда не был знаком. О тех, кто шел курсом на светлое завтра. Это надо помнить. Не просто так к нам в руки упало наше хорошее настоящее. Его создали. В борьбе. И борьба не окончена.
– О чем задумался? – тронула меня за руку Инка.
– А? – Я очнулся и понял, что уже довольно долго иду погруженный в свои мысли. – Да так, о людях… О памятниках.
– М-мм. – Инка кивнула. – А хорошо, что памятники теперь делают вот такими.
– Какими? – уточнил я.
– Небольшими, в человеческий рост, – пояснила Инка. – Старые-то памятники, помнишь? Даже времен первого Союза. Человек – десять метров! Сабля в руке – сорок метров! И все это на постаменте высотой с девятиэтажку. Подойдешь к нему – и видишь только ноздри снизу.
– Ну, – я почесал затылок, – это так предки пытались масштаб личности передать.
– Да это понятно, что масштаб. И памятники были хорошим людям. Только вот масштаб личности – он же не в размере тела. А теперь хорошо. Подходишь к памятнику и глядишь человеку в лицо. А он, может, даже ростом меньше тебя. Смотришь – такой же, как ты и я. А вспоминаешь, что он сделал, – и не такой же. И хочется до его высот стремиться. Так думаю.
Я посмотрел на Инку уважительно. Я всегда знал, что она умница. Она, оказывается, о том же, что и я сейчас, думала. Только своим путем. Вот она у меня какая. То есть еще не у меня… да… Я опомнился и посмотрел на часы. Десять минут до лимита.
Бульвар вывел нас на красивую площадь. Здесь тоже были деревья, вымощенные плиткой тротуары и круговое движение. Автобусы, редкие машины и оживленная велосипедная дорожка.
– А это площадь «Первого Красного Знамени», – объяснила Инка. – Название длинное, потому часто «первознаменкой» зовут.
