Среди врагов - страница 14
– А где он потерял другой свой глаз?
– При штурме Измаила. Турецкая пуля из одного виска в другой проскочила – случай небывалый!
– И солдаты его любят?
– Молятся на него. Когда он прибыл к нам в армию, над ним, на виду всего войска, воспарил орел. Кутузов снял шляпу и перекрестился, а лагерь кругом грянул: «Ура-а-а! Ура-а-а!» Как узнал о том Державин, тотчас воспел опять:
Привал на 52 версте от Москвы, августа 31. Вчера поутру мы распростились с Топорковым – распростились как родные братья; расплакались оба.
– Нет у меня ничего, чтобы дать тебе на память. Да вот, возьми мои сапоги: твои истоптались.
– А ты сам-то как же? – говорю.
– Двух ног, как у тебя, у меня уж нет; на одной здоровой ходить я все равно не смогу, пока для больной не будет деревяшки; а когда-то ее мне изготовят! Тебе же мои сапоги в дороге пригодятся. Бери, бери!
И вот, благодаря ему, я могу еще следовать за моим лейтенантом. Забыл еще отметить, что прежнего полка его и в помине уже нет: пока мы с ним тогда под Бородином ходили в лазарет, полк его был в огне, и вернулось назад всего 48 человек нижних чинов с сержантом Мушероном. Сам полковник и все офицеры полегли на месте. Упокой Господь их души в селениях праведных! Ответит за них на Страшном Суде все тот же кумир их.
Горсть оставшихся в живых порассовали по другим полкам, а самого д’Орвиля, со мной на придачу, взял к себе полковник Триго.
Русские отходят к Москве потихоньку-полегоньку, а мы, не торопясь, вослед. Были в авангарде два-три жарких дела. Мюратовская кавалерия, точно заигрывая, врывается в тыл русских; но те не дают ей повадки и отстреливаются. До белокаменной всего два перехода. Под ее стенами французы ожидают решительного боя. Но в первопрестольный град свой русские наверное уж их не впустят, о нет!
Под Москвой, сентября 2. Впускают и без выстрела!
Лейтенант д’Орвиль, коего полковник Триго взял себе в адъютанты, командирован был нынче с поручением в авангард к королю Мюрату; а лейтенант велел дать и мне лошадь на случай, что понадоблюсь для переговоров с русскими. Прошлым летом Толбухины брали меня с собой в деревню; там у них целый табун, и мы с Петей каждый день скакали вперегонку на водопой. Теперь мне это пошло впрок.
Когда мы подъехали к Мюрату, я его уже близко разглядел: красавец-мужчина; завитые в кольца локоны по плечам развеваются; треуголка с перьями вся раззолоченная; плащ – красный и через плечо откинут, чтобы виднее были звезды на груди. Любезно сам улыбается:
– Что скажете, г-н лейтенант?
– Так и так…
Но Мюрат остановил уж его рукой:
– Трубят! Верно, парламентер.
И точно: от французского аванпоста отделился русский офицер в гусарском ментике; подъезжает с рукой у кивера:
– Честь имею рекомендоваться вашему королевскому величеству: штабс-ротмистр Акинфов. Прислан от генерала Милорадовича с письмом нашего фельдмаршала, светлейшего князя Кутузова, к начальнику штаба императора Наполеона, генералу Бертье.
А король в ответ, с отменной вежливостью приподняв на голове свою пышную шляпу:
– Весьма рад познакомиться, – говорит и подает знак нам с лейтенантом и своей свите, чтобы отъехали в сторону.
Так разговора мы и не слышали. Видели только, как положил он руку в замшевой перчатке на шею Акинфовой лошади и принял от него письмо. Распечатал, прочитал и кликнул своего адъютанта.
– Проводите-ка господина парламентера к его императорскому величеству.
Мы с д’Орвилем опять к нему. Но он уже одумался, видно: послал другого адъютанта вернуть назад Акинфова.
– Желая охранить Москву от разгрома, – говорит, – я принимаю, так и быть, условия генерала Милорадовича. Чтобы дать вашей армии в порядке покинуть город, мы двинемся туда за вашими казаками так тихо, как вам угодно, но с тем, чтобы Москва сегодня же была уже нашей. Сами вы не москвич?
