Среди врагов - страница 16
Однако депутации ни с ключами, ни без оных все что-то нет. Наконец вот едет назад из города Дюронель, едет шагом, а за ним идет пешком один-единственный обыватель московский, да и то из французов, типографщик Ламур.
– Русские, – говорит, – ушли из города.
– Ушли! Когда?
– Да несколько дней назад. Очень уж испугались, как прослышали, что ваше величество идете на Москву.
– А граф Ростопчин? а власти?
– Ростопчин выехал последним 31-го августа.
Разумел москвич-француз 31-е число по старому стилю; но Наполеон не понял и вскипел.
– Еще до Бородинского сражения? Что за сказки! Болван!
И повернулся спиной. Никак, вишь, понять не мог, как это его, Наполеона, коего вся Европа трепещет, москвичи не принимают с подобающим раболепием.
Свита стоит кругом воды в рот набравши, шевельнуться не смеет; а он, не то растерявшись, не то сконфуженный, ходит взад да вперед, перчатки на руках дергает, то снимет, то опять оденет; платок достает, в другой карман перекладывает – и снова за перчатки… Но решиться на что-нибудь да надо.
– Вперед! – говорит, садится опять верхом и едет в город.
Едет слободой с Дорогомиловской, как потом сказывали), доехал до моста. Ведут к нему тут снова каких-то людей в немецком платье. Один вперед выступает.
– Кто такой?
– Книгопродавец Рис… Мы – из здешних французов.
– Значит, мои подданные. Где Ростопчин?
– Выехал, ваше величество.
– А магистрат?
– Все выехали.
– Кто же остался в Москве?
– Из русских никто; одна чернь.
– Быть не может!
– Клянусь, ваше величество.
Пришлось в конце концов поверить. Переехал еще в раздумье мост, и там ни души. Повернул назад в Дорогомиловскую слободу, да и заночевал в пустом обывательском доме.
Понедельник ведь нынче – день тяжелый, недобрый день! Авось, вторник будет счастливее…
Властелин полумира! Хоть и мнишь себя еще таковым, а я, пленник твой бесправный, ей-же-ей, не поменялся бы теперь с тобою!
Глава девятая
Поджоги или случайность? В «боярском дворце». Мародеры. Фальшивая сторублевка
Москва, сентября 3. Вот мы и в первопрестольной. Устроились. Но как! Точно тогда в Смоленске – на пожарище. Сами еще только, слава Богу, не горим.
Загорелось в разных концах еще с вечера. Полагают: поджоги. Кто говорит: от колодников, коих будто бы Ростопчин нарочито затем из острога выпустил. Кто говорит: от самих домохозяев – не себе, дескать, так и врагам бы не досталось. А кто – что французские же солдаты, на радостях подгулявши, красного петуха подпускают. Кто их разберет! В больших городах и то ведь, что ни день, где-нибудь да горит. Ну вот и тут, за уходом домохозяев и главнокомандующего со всей пожарной командой, тушить некому. Загорится, а дальше и поджигать нечего: пламя само собой гулять пошло.
Утро обещало день погожий, и в 11-м часу уже совершился Наполеонов въезд в Москву. Открывала шествие старая конная гвардия. За нею он сам верхом со свитой, но – смирение паче гордости – в сером своем походном хитоне посреди золота, звезд и лент генералитета. За ним церемониальным маршем – любимцы его, гренадеры, в высоких мохнатых шапках, а за гренадерами – молодая гвардия, конная и пешая. Торжественно, что и говорить, но без музыки и барабанов, словно без воинских почестей кого до могилы провожали… Почем знать, не хоронили ли и взаправду славу Наполеона?
Проводили его до Кремля, где дворец для него Мюратом намечен, а сами затем разбрелись по городу – искать и для себя пристанища. Для нашего полка в конце концов нашлось таковое в некоем казенном здании, в коем раньше нас другой полк уже водворился. Поторговался наш полковник Триго с чужими; уступил ему тот надворный флигель. Но на всех офицеров помещений не хватило. Собрались тогда капитан Ронфляр и лейтенант д’Орвиль на разведки; меня да Пипо, капитанова денщика, с собой тоже прихватили.
Идем, по сторонам озираемся. Потянулась тут каменная преграда с чугунной узорчатой решеткой – сад.
– Дворец боярский – пале де бояр! – говорит капитан. – Чего лучше?
Вот и ворота, тоже чугунные. За воротами, в глубине двора, каменные палаты в один ярус, коли не боярские – ибо бояр на Руси у нас, сколько я знаю, уже не водится – то барские. Ставни, однако же, по всему лицу закрыты: сами баре, стало быть, в отлучке.
