Всеволод Костомаров и был тот козырь, с помощью которого Потапов собирался «поразить» следственную комиссию, безуспешно искавшую улики против Чернышевского.
Сам Костомаров тоже спешил. Коли Третье отделение в нем нуждается, он продаст свои услуги подороже. Его достопочтенная матушка получает уже единовременные пособия из секретных фондов. Ничего! Карьеру можно сделать не только на литературном поприще!
…А Чернышевский уже восьмой месяц сидел в равелине. Он протестовал, писал генерал-губернатору, царю. Он объявил голодовку, чтобы доказать, что не потерпит над собой насилия. И работал. Все время работал.
…Потапов и Костомаров в трогательном единодушии составляли сценарий «разоблачения» Чернышевского. Прежде всего для отвода глаз широкой публики надобно надеть на предателя терновый венец мученика. И Костомарова «засудили»: шесть месяцев Петропавловской крепости и рядовым на Кавказ.
На Кавказ! «Осужденный» отбыл туда в последний день февраля 1863 года. Его сопровождал (честь-то какая!) жандармский капитан Чулков. Сценарий предполагал: остановка в Москве на два-три дня для свидания кое с кем, остановка в Туле и… немедленное возвращение в Петербург. Перед самым отъездом Костомарова управляющий Третьим отделением утвердил и оставил у себя окончательный текст «письма», которое предатель 5 марта «напишет» из Тулы своему мифическому приятелю Соколову.
«Тула, 5 марта.
Ну вот, наконец, я и дождался возможности говорить с вами на свободе, без разных цензурных стеснений…» Множество отступлений… Французские вставки, немецкие стихи, риторика, словоблудие… Главное же — клевета и доносы. Доносы на Чернышевского, Шелгунова, на уже преданного Михайлова. Подленькие характеристики: Чернышевский других-де посылает лбом стену пробивать, а сам в сторонке… И посреди пестрых этих декораций — рассуждений, отступлений, словесных вывертов — центральный эпизод: чтение прокламации «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон» в кабинете Чернышевского.
«…Наконец вышел Мих. (Михайлов. — Ред.) из другой комнаты и, моргнув Чскому (Чернышевскому. — Ред.), увел его в кабинет. Минут через 5 он вернулся и вызвал меня. Тут-то и началось наше настоящее знакомство… Тогда-то и происходило чтение „воззв. к б. к.“ в первоначальном его виде. Надо вам сказать, что Мих., знавший уже от меня, что в Москве есть возможность печатать без цензуры… привез меня к Ч. именно с той целью, чтобы переговорить о возможности напечатания воззвания… Во время самого печатания манифеста к крестьянам Чский посетил меня в Москве, сделал кое-какие поправки в тексте воззвания и, оставшись доволен работою, благословил меня на новые и новые подвиги…»
Потапов снова и снова перечитывает письмо. Ловко сшито! Не подкопаешься! Ну и бестия!
…Московскому коменданту приказано: «быв. болен, Костомаров потребует, быть может, отдохновения в Москве»; сие отдохновение следует ему разрешить! Костомаров «требует» — и сопровождающий капитан Чулков поселяет его в гостинице «Венеция» (не на гауптвахту же со «слабостью здоровья»!). И тотчас появляется некто «пожелавший» увидеть приезжих: московский мещанин Петр Васильев Яковлев, бывший переписчик бумаг у Всеволода Костомарова.
Сцена разыгрывается, как по нотам. Яковлев сообщает, что ему-де, известны все отношения Костомарова с Чернышевским. Чулков кладет доносчикам-добровольцам чистый лист бумаги. Яковлев строчит, а «больной» Костомаров набрасывает игривую записку матери: «Милая моя, я в Москве уже, — по обыкновению весел, здоров и благополучен. Петр Васильевич оказал мне весьма важную услугу…»
«Услуга» заключалась в «извете»:
«Летом 1861 года, около июля месяца, будучи переписчиком бумаг и разных сочинений у г. Всеволода Костомарова и занимаясь у него постоянно, я очень часто видал у него из Петербурга какого-то знаменитого писателя под именем Николая Гавриловича Чернышевского и переписывал бумаги по случаю летнего времени в беседке сада дома г. Костомарова, когда они, ходя под руку и разговаривая между собою, произносили слова, из которых мне удалось запомнить следующие фразы, произнесенные г. Чернышевским: „Барским крестьянам от их доброжелателей поклон“. „Вы ждали от царя воли, ну вот вам воля и вышла“. Называя эту статью своею, г. Чернышевский упрашивал г. Костомарова о скорейшем ее напечатании…»
