— Ну, сколько заработал? — спрашивает он полушутливо, а глаза так и сверкают.
И все смеются, но все, и я тоже, понимают, что Рафик не так уж и далек от истины, и папа по телефону сварганил только что выгодное дельце, на которое натолкнул его очередной разговор за столом о каком-нибудь перемещении…
Я обычно мало у кого бываю в гостях, просто не нравится мне это занятие по гостям ходить, и потому мне почти не с чем сравнивать, но я слышал как-то, как наша домработница Рая говорила у подъезда своей знакомой, что у нас не квартира, а дворец, музей, антикварный магазин и лавка чудес — все вместе. Так она сказала. Потом заметила меня и смутилась, а я тоже растерялся и, по-моему, тогда смутился не меньше нее и торопливо прошел мимо…
В то утро, как всегда, заорал будильник. Я повернулся на другой бок, уже, однако, зная, что проснулся, и все-таки старался вернуть уходящий сон, укутаться в него, закрыться от всего мира, подольше не просыпаться. Так, между прочим, у меня бывает каждое утро, будто я боюсь вот так сразу начать день, войти в еще один день, чтобы прожить его побыстрее, а мама говорит, что это у меня от лени, но я думаю, что она не права, просто я нелюдим и хочу подольше оставаться один, и потом есть категория людей, которым не так-то просто переходить из одного состояния в другое… К этому времени Рая уже приходит, переодевается и приносит мне в комнату чашку шоколада, а летом — сок. Это придумала мама, и настаивает на своей выдумке, ей, наверно, кажется, что это изысканно-аристократически, и я не возражаю, потому что когда Рая, нагнувшись, подает мне чашку, я вижу в разрезе платья ее большие груди, это меня приятно волнует и очень хочется потрогать Раины груди, но я сдерживаю себя, хотя мне почему-то кажется, что, сделай я так, и она бы не очень активно стала бы возражать, короче — думаю, она бы мне позволила. А может, и нет. Черт их разберет.
Потом я встаю, иду умываться, завтракаю и иду в школу.
Школа недалеко от нашего дома, но папа иногда, если мы вместе выходим, подбрасывает меня на своей персональной "Волге". К полудню у школы собирается хулиганье — взрослые ребята, бездельники, пижоны, картежники. Все за редким исключением — наркоманы. Не знаю, почему они облюбовали именно нашу школу? Может, потому, что она в тихом районе, на такой спокойной, тенистой улице?.. Время от времени в безлюдном переулке за нашей школой вспыхивают драки. Когда в подобной драке участвуют больше пяти-шести человек и проходит она шумно, из своего отделения неподалеку вылезает участковый уполномоченный. Он следит за дерущимися, которые при виде его и не думают прекращать драку, и ожидает подмогу, которую уже вызвал. Скоро подъезжает милицейский желтый "газик", дерущиеся разбегаются, но, как правило, одного-двух милиционеры все же ловят, вталкивают их в зарешеченную машину и увозят учить уму-разуму. После этого убежавшие постепенно стягиваются к школе и как ни в чем не бывало начинают обсуждать происшедшее. Есть среди них особо выдающиеся драчуны, прогремевшие во многих районах города среди своих братцев-кроликов, "блатных". Особо в почете блатные из крепости Ичери-Шехер, нагорных и хребтовых улиц, из квартала горских евреев и проч. Утром тоже возле школы околачивались бездельники блатные, но их было мало. Они время от времени громко зевали и провожали сонными бараньими взглядами девочек-старшеклассниц, входивших в школу.
От того, что блатные так облюбовали нашу школу, почти среди всех ребят от седьмого до десятого класса вошло в моду подражать им, делать, как они, делать вместе с ними и так далее… Блатные подавляли их, то есть нас — ведь я тоже из их числа — своим авторитетом. И вполне было естественно, что среди учеников были претенденты на места этих хулиганов, вернее, на места рядом с ними. К таким претендентам, как я полагал, относился и я. Я не спеша, вразвалку, как говорится, небрежно, как и полагается блатному, на чье место я выдвигал свою кандидатуру, подошел к ребятам на углу школы, поздоровался со всеми за руку, взял у одного по кличке Заяц папиросу, закурил и, пряча ее в кулаке от проходящих мимо учителей, стал потягивать.
