Тут я вспомнил, как встретил Наргиз вечером дня три назад, когда проходил — естественно, намеренно, с надеждой увидеть ее случайно — по ее улице. Было около девяти. Я издали заметил, как она медленно, задумчиво шагала одна взад и вперед по узенькому тротуару. Сердце у меня бешено заколотилось, облилось сладкой горечью, заныло, так что, когда я подошел к ней, я чувствовал, что задыхаюсь, и, если начну говорить, наверное, буду задыхаться еще больше. Так я и стоял рядом с ней, внутренне ежась под ее холодно-удивленным взглядом, не произнося ни слова. А она вдруг вздохнула и разочарованно произнесла:
— А-а… Это ты…
— Д-да, — выжал я из себя.
— А-а… — повторила она. Видно было, что ей со мной в этот вечер абсолютно не о чем было говорить.
— Ты ждешь кого-то? — спросил я, глупо улыбаясь. Она ничего не ответила.
— Надо думать, этот кто-то не я… — сказал я, еще шире и еще глупее улыбаясь.
— Не ты, — равнодушно отозвалась она.
Я все стоял, улыбаясь как идиот, и не уходил, повторяя про себя — вот сейчас, вот сейчас уйду, повернусь и уйду, вот сейчас.
— Если я тебе мешаю, могу уйти, — наконец произнес я, чувствуя, как по уши погружаюсь в собственную беспомощность. Она снова промолчала. Тогда я в последний раз сказал себе: вот сейчас, круто повернулся спиной к ней и пошел прочь. Представляю, как презрительно глядела она мне вслед, на мою торопливую, вихляющую походку.
Сам не знаю как — видимо, как говорится, ноги сами привели — я оказался у парадного подъезда дома моего товарища Сережи. Как всегда, в подъезде стояло несколько ребят, и Яшка фальшивым голосом под гитару выводил блатные песни. Меня угостили сигаретой, это оказалось Очень кстати — хотелось курить, а сигарет при себе у меня не было. Я стоял, курил и слушал гнусный Яшкин голос, слово "поет" в данном случае звучало бы кощунственно. Слов я не слышал, не прислушивался к ним, не до того мне было, но мелодия, если только так можно было назвать то, что блеял Яшка, мелодия назойливо лезла в душу, однако иногда пошлый, дворовый мотивчик собственного изготовления автора вдруг сменялся короткой, как вспышка, красивой мелодией, которую даже Яшкин голос не мог испортить. Или, может, мелодия эта во мне звучала иначе, чем он ее исполнял? Может, и так, какая разница?.. Мне в эту минуту казалось, что все на свете потеряло смысл…
— Сергей, иди домой! — послышался над нами с балкона визгливый голос Сережиной мамы. — Хватит в подъезде торчать.
— Не иду, — спокойно, вполголоса, так что мама на балконе никак не могла бы его услышать, произнес Сережа.
…Высока и стройна, словно тополь,
Только денег тогда не достал я, друзья,
И сказала мне девушка — топай…
вовсю старался Яшка, бренча на своей вшивой гитаре.
Из подъезда доносило на улицу запахи мочи и жареной картошки.
Теперь, вспоминая все это, я очень злился на себя, и, когда весь класс, сговорившись, заявил химичке, что урока никто не подготовил, я назло всем, и прежде всего Наргиз, встал и громко, во всеуслышание объявил, что выучил урок и готов отвечать. Ответил и получил пятерку назло всем дебилам. Правда, я тоже не учил дома это задание как полагается, но я хорошо все запомнил на предыдущем уроке химии, а когда обозлился на всех и захотелось утереть им носы, то заставил себя все вспомнить подробно и обстоятельно. Все были взбешены, а я ликовал. Плевать мне на всех! Вот так-то, дорогая Наргиз, ищи себе босяка, он тебе больше подойдет…
Когда после уроков я вышел из школы, на улице по-прежнему стояли ребята, только теперь их было больше, чем утром, — человек десять. Были среди них и ребята из нашей школы. Все они сгрудились в одну кучку в тени большого дерева напротив школы, лениво перебрасывались словами, зевали, курили.
Я подошел к ним. Рафик по кличке Черный что-то рассказывал. Те, кто стоял рядом с ним, время от времени смеялись, слишком подчеркнуто. Остальные рассеянно озирались по сторонам, провожая взглядами расходившихся по домам девочек.
В конце улицы показалась группа парней человек в семь-восемь. Они неторопливо шли в нашу сторону. Солнце било нам в глаза, и мы не могли разглядеть, кто были эти ребята. Они подошли к нам.
