— Вы еще здесь?
— А где же мне быть? — сердито буркнул Гошка.
Нина Александровна поджала губы и пошла к мусоропроводу. Возвращаясь, она не очень уверенно сообщила:
— И совершенно напрасно. Ничего вы тут не высидите... Лучше идите домой.
— Спокойной ночи, — равнодушно пожелал Гошка.
Нина Александровна помедлила в дверях и скрылась.
— Как мимолетное виденье, — тихо продекламировал Гошка и закурил.
Он просидел еще около часа и замерз. Несколько раз хотел плюнуть на всю эту затею и податься в общагу, но всякий раз в Гошке восставал злой червячок, точивший его самолюбие. Самолюбие штука великая. Гошка это знал, потому что однажды тащил на себе Ваню Лопаткина по гари двадцать пять километров и вытащил только на самолюбии. Ваня неудачно сошелся с землей, вернее с деревьями. Он угодил в бурелом и получил двойной перелом правой голени, а левую вывихнул в колене, и Гошка, наложив шину из осиновой коры, бросив парашюты и грузовую сумку, волок его по горячей золе, задыхаясь от дыма и жара. Когда в густом и мрачном ельнике Ваня попросил оставить его и сходить за подмогой, Гошка заколебался. В предложении Вани был резон, потому что Гошку начало покачивать, он все чаще спотыкался и слепо пер на деревья. А до поселка еще десять километров. Но что-то в Гошке превозмогло самого Гошку, и он потащил Ивана дальше. А утром, когда их забрал вертолет и летели они с Ванюшей в райцентр, увидел Гошка в круглый иллюминатор, что от густого ельника остались лишь дымящиеся пни да острые пики обугленных листвянок. Он ничего не сказал Ивану, но ельник и свое минутное раздумье запомнил.
Гошка пошевелился, удобнее устраиваясь у стенки и вновь закуривая. В это время сверху опять появился тот, в шляпе, но уже без газетного свертка. Он поравнялся с Гошкой и вперил в него раздраженный взгляд.
— Сидим? — спросил мужчина.
— Сидим, — односложно ответил Гошка.
— Курим? — мужчина прищурил глаза. — Бог знает что, превратили подъезд в конюшню.
— Слушай, дяденька, — нахмурился Гошка, — проходи...
— А ты мне не командуй, — побелел мужчина, — не дорос. И прошу освободить подъезд.
— Да ты что, в самом-то деле, на пробку наступил? — Гошка встал.
— Выматывайся, говорю, пока добром прошу.
— Да ну, — удивился Гошка и нехорошо повеселел, — а ты попробуй не добром.
Мужчина оглянулся и отступил от Гошки.
— Хор-рошо, — многообещающе протянул он, — раз ты человеческих слов не понимаешь, будем говорить в другом месте.
— Слушай, дяденька, у тебя давно шляпа с головы слетала? Сейчас слетит.
— Ну подожди. — Мужчина пошел было обратно по лестнице, но Гошка перехватил его за рукав.
— Дя-день-ка! Не поднимай бучу. Добром и я тебя, прошу. — Гошку потряхивало от злости. — Я тебя не трогал, и ты меня не трожь.
— А ну пусти! — неожиданно громко взвизгнула шляпа и попыталась вырваться. — Шпана несчастная.
— Это ты врешь, — Гошка легко подтянул шляпу к себе, — врешь, дяденька. Я нормальный человек, а вот ты...
— Пусти-и! — теперь уже изо всех сил завопила шляпа, и Гошка понял, что дело дрянь. Но его понесло и остановиться, смирить себя он уже не мог. Включилось все то же самолюбие, о котором размышлял Гошка несколько минут назад.
И в это время боковым зрением Гошка заметил выскочившую из квартиры Нину Александровну. В следующее мгновение он почувствовал, как его тянут за рукав и лишь потом услышал ее голос:
— Сейчас же прекратите! Слышите, Разуваев, отпустите его!
Гошка отпустил, и неожиданно твердая рука Нины Александровны втолкнула его в прихожую. Дверь захлопнулась, и он увидел перед собой напуганную девочку в ночной рубашке. За дверью Нина Александровна что-то объясняла.
— Не спишь? — спросил Гоша.
— Нет. — Девочка смотрела на него.
— Надо спать, — порекомендовал Гошка и глубоко вздохнул, унимая гулкую работу сердца.
— Вы хулиган? — осторожно спросила девочка.
Гошка засмеялся и почувствовал себя легко.
— Что, похож?
— Нет...
— Как тебя зовут?
— Вера. А вы к нам будете ходить? Вы умеете в морской бой?
— Если потренироваться — смогу.
— А Колька из соседнего подъезда мне прохода не дает. Противный.
Верочка нахмурилась очень похоже на мать.
