– И сколько же из них хотят потом уехать из России?
– Ну… есть такие. В колонии ведь сидят самые разные люди. Одни попали сюда совершенно случайно, другие – заслуженно. Есть и третьи, о которых можно сказать, что им даже мало дали – надо было бы больше дать. Но не мне судить, я сам – осужденный. И высказываю свое мнение только из собственных наблюдений, не имею на руках приговоров, по которым осудили этих людей. Я могу привести пример, когда один осужденный попросил меня прочитать материалы его уголовного дела, которые он хранил у себя в ксерокопиях. И он попросил меня потом высказать свое мнение. Я прочитал. И удивился, как в его деле было много путаницы и даже подтасовок. Он сам тоже из Подмосковья. Работал в милиции. С тремя друзьями поехали на природу. По пути заехали в какую-то деревню. И там они якобы ворвались в магазин, связали сторожа и якобы похитили продукты и водку. Причем в приговоре было написано: «Прямых доказательств вины нет, но суд считает, что данный факт мог иметь место».
– В вашем отряде есть телевизор?
– Да, в помещении воспитательной работы.
– Сериалы про ментов смотрите?
– В отряде смотрят, но я не смотрю. Когда меня посадили, меня полностью отвернуло от телевизора. Особенно не могу смотреть фильмы, связанные с работой милиции. Меня почему-то начитает тогда подташнивать. Даже не знаю почему. Наверное, душа не воспринимает такую тематику. Почему-то я стал видеть в этих фильмах неискренность. А может, что-то сломалось во мне и я просто хочу уйти от той прошлой жизни, когда сам работал в милиции.
– Просто я влез не в свое дело, – ворошит прошлое осужденный Р. – Эту дискотеку организовала фирма «Г. и компания». Десять процентов акций этой компании принадлежали областному прокурору. На этой дискотеке можно было купить любой наркотик.
– А вы тут при чем были?
– По роду своей работы я составлял справки о том, что было задержано столько-то сбытчиков наркотиков.
Осужденный Р.
– Родился я в городе Кургане. Там окончил школу. И пошел работать в милицию. В 1995 году я перевелся в центральное РОВД города Челябинска. Работал сначала по линии угона автотранспорта, а затем по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. В 1998 году перевелся в областное управление, где курировал линию по борьбе с синтетическими наркотиками, то есть героином, кокаином и другими видами наркотиков. Конкретно работал по проведению оперативных разработок на дискотеках, в барах, ночных клубах. Наша работа заключалась в выявлении лиц, сбывавших наркотики. Информации было много, не хватало только времени полностью обработать всю информацию.
– Крупные дела у вас были?
– Таких дел было много. Незадолго до моего ареста мы взяли группу таджиков, у которых изъяли пять килограммов героина и четыре с половиной килограмма гашиша.
Мы три месяца на трассе работали, выявляли каналы. Мы задержали тринадцать человек с поличным.
– То есть работали вполне успешно?
– Да.
– Поощрения по службе были?
– Меня наградили карманными часами с надписью: «За службу Отечеству».
– Сколько всего лет вы проработали в милиции?
– Начал я работать в 1993-м, а в 1998 году меня закрыли.
– Что вы совершили?
– Меня подозревали в хищении наркотиков, которые хранились у меня в сейфе. И якобы я потом заставил неких наркоманов сбывать их.
– За это и посадили?
– Да. Конкретно за семьсот граммов гашиша.
– Вы признали вину?
– Частично. Я был согласен, что халатно отнесся к тому, что у меня исчезли наркотики. Я пытался как лучше сделать… чтобы замять это дело. Не получилось. В конце концов этим делом занялись работники ФСБ.
– А в сейфе откуда взялись наркотики?
– Этот гашиш мы изымали у таджиков. В моем сейфе он находился на хранении. Потом, при вступлении приговора в законную силу, надо было гашиш уничтожить.
– Почему не уничтожили?
– Потому, что он у меня пропал.
– Вы доложили об этом своему руководству?
– Я до этого докладывал руководству, что мой кабинет кто-то посещал. Один раз мой кабинет был совсем открыт. Я потом поменял замок на двери.
– Что вам ответило руководство?
– Когда я первый раз докладывал, что мой кабинет был открыт, меня спросили: «Что-нибудь пропало?» Я ответил: «Нет, ничего не пропало». – «Ну, значит, ничего страшного». А потом, на суде, мой начальник от своих слов отказался. Он сказал, что я к нему не обращался.
