– Ну себя-то вы не оправдываете?
– Нет. Я совершил преступление. Единственное, не на такой срок я его совершил, который мне дали. Правильно говорил мой адвокат: максимальный срок мог быть семь лет. А мне дали десять лет. Получается, мне три лишних года только за погоны накинули. Судья говорил: «Ты служил в милиции. И ты совершил преступление. Как ты мог?» Вот так и мог. На суде я молчал, с судьей не спорил. Зачем? Чтобы он еще год накинул за неуважение к суду? А когда приговор объявили, мои родственники чуть в обморок не попадали. Десять лет! За что?! Из всех подельников – шести человек – мне дали самый большой срок. Ну, мать меня поняла, три года подряд ездит на свидания. Четвертый год уже сижу… Так что подвело стечение обстоятельств: я думал, все пройдет на авось, срастется, не попадемся, все нормально будет. Честно сказать, я ехал на преступление и читал газету, которую перед тем вытащил из своего почтового ящика. «Московский комсомолец», как сейчас помню. Там тоже есть эта рубрика – криминальная хроника. Вот ее и читал. Мне вообще нравилось читать эти вещи, и по телевизору тоже смотреть – кто, где, кого. Регулярно смотрел «Дежурную часть», «Петровку, 38»…
– Может, оттуда и почерпнули что-нибудь для плана своего преступления?
– Н-нет, я же план не составлял. Мне сказали, что я должен буду сделать – только остановить машину. И это все. Больше мне ничего не надо было делать. Ни бить, ни убивать…
– Какими были первые ощущения после ареста?
– Столько нервов… Представьте, заводят в камеру. На входе стоят два мордоворота, побольше меня в комплекции. Смотрят. Хорошо хоть, что меня переодели в гражданскую одежду. Потому что меня привезли в ИВС, где нет камер для бывших сотрудников милиции. Такие камеры есть только в СИЗО. А в ИВС – общие камеры, для всех – и уголовников, и бывших сотрудников. А ведь там хочешь не хочешь – приходится отвечать на вопросы. Они хотят знать, с кем сидят. А промолчать – выйдет себе дороже. И вот ходишь и представляешься: я бывший сотрудник милиции. Понимающие это понимают, а непонимающие начинают пальцы гнуть. И всякое бывало, приходилось и в другую камеру уходить. Постоянные стычки… Правда, до драк не доходило. Просто умные люди рядом сидели и останавливали эти вещи.
Неприятно ночь не спать и думать, что тебя зарежут. Или удушат. Сама камера угнетала. Всё в черных тонах, в воздухе стоит какой-то неприятный запах: дым не дым, смрад не смрад. Вонь какая-то… Люди все незнакомые, и что у них на уме – тоже неизвестно. Что с тобой произойдет через пять минут, никто не знает. Приходится находить с кем-то общий язык, знакомиться, как-то общаться. Но и здесь свои законы. При общении главное – говорить правду. Никогда не врать! Если вранье потом узнается, то извините, может произойти… несчастье.
– Наверное, что-то сломалось во мне, – говорит бывший милиционер Ф. – Не могу смотреть фильмы про ментов. Меня почему-то начинает тошнить во время таких фильмов.
Осужденный Ф.
– Я родился в 1958 году. Имею высшее педагогическое образование. С 1992-го по 1999 год я работал в милиции, в должности инспектора лицензионно-разрешительной системы Щелковского УВД Московской области.
– За что вы попали в колонию?
– Осужден я по статье 228-й, части четвертой, за незаконное хранение и перевозку наркотических средств. Случилось это в октябре 1999 года. Ко мне на квартиру приехал друг детства. Он попросил помочь своему товарищу с водительскими правами, которые были у того отобраны сотрудниками ГАИ. Я совершил, конечно, ошибку, согласившись помочь. Я пообещал забрать права через коллег по работе. Мой друг в тот же день уехал, и я о нем больше ничего до сих пор не знаю. С того момента и начался мой «этап» на тюрьму. Потому что в нужный момент я не повел себя как сотрудник милиции, а повел себя как обычный гражданский человек.
– Что это за момент был? Расскажите подробнее.
– Мы поехали с тем человеком, которому нужно было вернуть права, в другой город.
– Зачем?
– В том городе у него забрали права.
– Хорошо, вы поехали. Что случилось потом?
