Пачка была почти целая,
и малолетка вертел ее в руках, не зная, как поступить: ограничиться одной
сигаретой или же парой? Но Прямой опять погрузился в прострацию, и пацан, сунув
одну сигарету в рот, остальные решительно упрятал в карман. Реакции опять не
последовало, и он, развязно щелкнув пальцами, потребовал:
— Дай-ка огоньку!
Прямой молча достал
красивую импортную зажигалку и протянул пацану. Тот покрутил ее в руке — ого,
позолоченная, рублей на сто, не меньше, потянет! — прикурил и так же быстро
сунул в карман. Зажигалка была не позолоченной — она была золотой, с
драгоценными камушками, и сделана была в Англии по спецзаказу для одного
крупного бизнесмена. Стоила же она немного поболее ста рублей: настолько,
насколько больше этой суммы пять тысяч долларов. Прямому она досталась по
случаю, как подарок за некую услугу...
Пацан все никак не хотел
уйти. Возможно, он возомнил, что попал в пещеру Алладина и хотел унести еще
больше сокровищ.
— Мужик! — он уже не
стеснялся в выражениях, — отвали-ка на пивко пару червонцев!
Нет, Прямой не
рассердился, он бы, конечно, дал, и даже уже потянулся за бумажником, только в
расстроенной его голове вдруг что-то наконец связалось в единую нить, он резко
встал, запихнув бумажник обратно в карман; на секунду, ища опоры, ухватил
малолетку за плечо, потом легко оттолкнул его в сторону и пошел по склону вверх
мимо детской библиотеки, к Ново-Вознесенскому храму. Пацан оцепенел, его плечо,
будто побывавшее в железных тисках, онемело, и он тяжело дышал, представляя,
чем на самом деле все это могло для него завершиться...
С улицы Некрасова Прямой
свернул на Советскую в сторону Троицкого Собора. Понемногу он приходил-таки в
себя. “Что это было? Сон? Галлюцинация?” — он прокручивал в голове варианты, но
перед глазами его и теперь все еще стоял Павел Иванович в распахнутом плаще,
обнажавшим нечто чудовищное... А зловоние... Оно словно прилипло к нему и
по-прежнему не давало возможности перевести дух, то и дело вызывая рвотные
спазмы. Он совершенно не мог ничего придумать. Ничего! Он не знал, что и как
делать. Прав был злосчастный Павел Иванович, трижды прав! “Он сказал, что скоро
и я... Так значит, и я тоже? Умру? Убьют? Как же быть?.. Господи!” Сколько же
он видел всевозможных фильмов про мертвецов, но едва ли когда испытал даже
легкое подобие страха. Но ужас, оказывается, возможен, и этот ужас — Павел
Иванович Глушков...
Прямой вышел на
Ольгинский мост и достиг уже середины, когда вдруг перед ним, завизжав
тормозами, остановилась двигавшаяся на встречу синяя пятьсот двадцатая “БМВ”.
Через пару секунд Прямой сидел в салоне, а машина сорвалась с места. За рулем
“бимера” был Гриша Функ — корешок и брателло. Немного растерянно он
рассматривал Прямого и, наконец, спросил:
— Что это у тебя с
башкой, Прямой?
— Не понял?
— Ну, белый ты весь, как
лунь. Покрасился? Я еле узнал, в натуре.
— Почему белый? — Прямой
повернул к себе зеркало заднего вида, посмотрел и растерянно взъерошил волосы.
— Да... Все ништяк, покрасил... Так надо.
— Ну, раз надо — ладно.
Давай о деле — Гриша достал какую-то свернутую бумаженцию и протянул Прямому, —
Как только ты позвонил, я навел справки: вот имена и кликухи тех, из приезжей
бригады. Только они не питерские, они залетные — с Поволжья откуда-то. И дело с
ними темное.
— А ты помнишь Павла
Ивановича Глушкова? — перебил вдруг его Прямой.
— Глушкова? — удивился
Гриша. — Причем тут Глушков? Ну, помню, кто его не знал? Так вот, машины у них,
в натуре, питерские — два “джипаря”. Только это не их тачки. Им их выдали,
причем в Москве, и послали к нам. Кто послал — выясняю, а зачем — похоже они и
сами точно не въезжают, бурагозят пока по кабакам. Витя Скок среди них есть, но
он так себе, даже не бригадир — пехота. Не мог он тебе предъявы делать. Не тот
уровень. Похоже, разводят тебя, Прямой, и разводят круто. Есть кое-какие
соображения — возможно это чехи . Им хладокомбинат нужен, чтобы азеров подмять,
им много чего нужно... Не понятно пока, что готовится, но нужно быть начеку. Ты
сам-то, что думаешь, а, Прямой?
