— Я не помню, — устало
ответил Прямой, — плохо мне было, привиделось невесть что...
— Ладно, оставим это
пока. Вы знаете гражданина Герасимова Николая Кузьмича? Кличка — Хирург, он же
Айболит?
— Да, мы с ним чалились
на нарах в Крестах. Вам это лучше меня известно.
— Не путайте следствие,
Сергей Григорьевич, отвечайте на вопросы. — тут следователь повернулся и
спросил у Кабана: — Вы успеваете записывать, сержант?
— Ну да, — пропыхтел
тот, — да и диктофон крутит.
— Ваше дело — писать! —
строго одернул следователь и продолжил допрос: — Итак?
— Знал.
— Когда вы его видели в
последний раз?
— Тогда и видел, когда в
одной хате сидели. Потом у него суд был. Потом этап, зона...
— Это мы знаем. Скажите,
вы получали от Герасимова какие-либо документы, пакеты, кейсы и так далее?
— Где, в хате? Так нас
же там шмонали ежедневно. А на воле я его не видел, он ведь сразу на зону ушел
и сейчас там чалится.
— Три дня назад
гражданин Герасимов Николай Кузьмич убит в местах лишения свободы во время
возникших среди заключенных массовых беспорядках. Могу добавить от себя, —
следователь внимательно посмотрел в глаза Прямому, — он убит заточкой в сердце.
Весьма профессионально, и не похоже это на случайную смерть в общей суматохе. И
потом, вы же знаете — это был серьезный мужчина, способный за себя постоять, не
боров какой-нибудь, и подколоть его вот так какой-нибудь фраерок явно не смог
бы. Так что повторяю еще раз: получали ли вы что-нибудь прямо или косвенно,
через вторые руки, от гражданина Герасимова?
Генрих Семенович достал
сигареты, протянул Прямому. Оба закурили.
— Нет, — помотал белой
своей головушкой Прямой, — ничего не получал, ни прямо, ни криво. Так и
запишите!
— Запишем. А ведь те,
кто охотятся на вас, думают иначе, и если достанут, будут разговаривать в ином
тоне. В каком — соображайте сами. Вспомните гражданина Функа.
— Я думал, они нас обоих
грохнуть хотели, но подвернулся один Гриша. Я же видел все. А того мужика в
маске — кто уложил? Гриша не мог. Я не успел, а жаль. Хотя и волыны не было...
— Вы действительно не
могли, — Генрих Семенович устало улыбнулся, — Тут у нас все было на контроле. И
Григорий Функ в него не стрелял, потому как, по-видимому, был убит первыми же
выстрелами. А вот вас, Сергей Григорьевич, вас никто убивать и не собирался, я
вас уверяю. Если бы у них была цель вас уничтожить, вы бы теперь не сидели со
мной рядом. Это я вам как профессионал говорю. Вы нужны им для беседы, а
нападение на улице Советской было грубой демонстрацией силы, что бы не пришлось
потом вам долго объяснять, что к чему. Вы нужны им живым.
— Чехам? Да на кой я им
сдался? — Прямой задумался, потом с силой провел ладонью по лицу и зло сверкнул
глазами на следователя: — Сволочи вы! На контроле, значит, все у вас было?
Фиксировали, значит, на пленку, как Гришу Функа чехи завалили? И еще бы десяток-другой
завалили — а вы тоже на пленку? Менты позорные...
— Вы думаете, что это
чеченцы? — заинтересовался следователь, последние выпады Прямого он откровенно
проигнорировал.
А Прямой с минуту
молчал, пуская дым в потолок, потом сказал:
— Да видел я, видел
кавказца за рулем УАЗа.
— А, тогда ясно, —
Генрих Семенович затушил окурок и встал, — вы видели лишь то, что вам хотели
показать. Ясно?
— Да ничего мне не ясно!
— вскипел вдруг Прямой, — Где я нахожусь? На каком основании задержан? Кто вы
такие? И вообще, без “доктора” дальше разговаривать отказываюсь! Все!
— Да не смешите вы меня,
Сергей Григорьевич, — следователь говорил ровно, с легкой улыбкой, — Мы —
серьезная организация, беседы через адвоката у нас не практикуются. И чем
меньше вы будете о нас знать, тем больше у вас шансов вернуться на волю. А
находитесь вы... скажем, в доме без мезонина. Почти как у классика… Так и
расскажете потом корешам.
Кстати, об основании для
вашего задержания. Двенадцатого мая около четырнадцати ноль-ноль в пивном баре
“Бавария” вы нанесли тяжкие телесные повреждения двум несовершеннолетним
гражданам: Байбакову Олегу и Петрову Александру: первому — открытую
черепно-мозговую травму, повлекшую, по-видимому, серьезную утрату здоровья;
второй также доставлен в больницу с сотрясением мозга. Так что судите сами об
основаниях: при вашей биографии их минимум лет на пять-семь строгого режима. В
общем, советую подумать. Если что-нибудь вспомните — гарантирую, что про
“Баварию” никто никогда вслух ничего не скажет. Вот так! До встречи.
