– Что я?
– Ты ценишь меня?
– Я люблю тебя.
– И замуж возьмешь сразу же, как хозяйка отпустит?
– Ну…
– Нет, ты не нукай, Ерошенька, ты скажи.
– Возьму, возьму тебя замуж. Будешь ты, Весна, столичной ярославской купчихой. И дом у тебя будет… Ну, поболе здешнего казначеевского.
Млея от счастья, Весна томно вздохнула.
– А детки, Ерошенька… Деточки у нас будут?
– Ну… Это как бог даст. И как сама захочешь. Ты, кстати, сейчас не забыла?.. – Ероха встрепенулся, стараясь приподняться, но Весна удержала его, приговаривая успокаивающе:
– Не забыла, не забыла…
Ероха вновь расслабился, и тут раздался такой звериный вой, что у Ерохи не только мурашки по коже побежали, но и все волосы до самого последнего, растущие на его могучем теле, разом встали дыбом.
– Это что такое? – хриплым шепотом спросил он у Весны.
– А… Это… – нимало не обеспокоившись, ответила ему Весна. – Это хозяйка.
– Это чего она так? Тогда, с Михайлой-то… Она тоже орала, но не так. Это кто же ее так-то?.. Неужто Фуников?
Весна в ответ тихонечко рассмеялась.
– Нет, что ты, с Фуниковым она даже и не ойкнет ни разу.
– Погоди, погоди, Весна. Так ведь и спальня ее не над нами. Верно?
– Верно, Ерошенька. Мы же сейчас не в моей комнате находимся. Над нами сейчас гостиная.
И вновь длинный, похожий на волчий, вой наполнил все пространство комнаты, в которой лежали Ероха с Весной.
– А слышится, будто она здесь, совсем рядом, – прошептал Ероха.
– Так она и есть рядом. Над нами, в гостиной. А оттуда сюда еще и лесенка винтовая ведет, вон за той дверкой. – Она махнула рукой, указывая. – Потому и слышно так хорошо.
– Чего же она воет-то так страшно? А, Весна?
– Это она когда через печную трубу протискивается, вот и воет. Труба-то тесная.
– Через трубу? Зачем?
– Как зачем? Сегодня же полнолуние, вот она на шабаш ведьминский и отправилась.
– Че-эго? На какой такой шабаш? И зачем ей лезть через трубу?
– Так она же ведьма настоящая. Не знал?
– Н-нет…
– А сегодня полнолуние как раз. Она завсегда в полнолуние на шабаш летает.
– Л-летает?
– Ну да. На метле. А метла у нее на крыше, к трубе привязана. Вот она через трубу и лезет. Не знаю, почему она лезет через эту печь. Наверное, поширше здесь.
– Через печь?
Ерохины волосы так и продолжали стоять дыбом. И тут вновь зазвучал вой. На этот раз он звучал потише и с каждым мгновением угасал все больше.
– Все! Улетела, – сказала Весна и взобралась на Ероху, оседлав его как жеребца. – Ну что же ты, Ерошенька? – разочарованно произнесла она.
– Ты погоди, Весна, что-то мне не по себе, – промолвил Ероха и ссадил с себя подружку.
Она тут же попробовала возобновить любовные игры, ластясь и лаская Ероху, но он упорно отводил в сторону ее руки и уворачивался от ее губ, бормоча как сомнамбула:
– Это ж надо… Через печку… Бок о бок с нечистой силой… Брр…
И тут Весна, как все страстные, увлекающиеся натуры, зацепившись за его последние слова, совершила мгновенный переход от одного увлекательного занятия к другому. Еще секунду назад она самозабвенно пыталась разжечь угасшую страсть у своего любовника – и тут же, уловив нотки страха в Ерохином голосе, с не меньшей самоотдачей принялась пугать его, начав рассказывать страшные байки.
– Я уж не знаю, показывала она твоему Михайле или нет… Не сказывал он?.. Думаешь, она на кровати спит? Не-эт! Она в гробу спит. Гроб у нее под кроватью стоит. Я уж замучилась его каждый вечер из-под кровати вытягивать, а утром обратно заталкивать. Чижолый, зараза! Я уж ей говорю: «Вы, хозяйка, деточек не хотите иметь, вот и таскали бы сами свою домовину, а то у меня от нее все нутро обрывается и огнем горит». А она мне, значит, отвечает: «Таскай, дура, и молчи, а то я тебя в мышь превращу!» А то и того хуже: «Я, – говорит, – тебе то место, откуда детки на свет появляются, наглухо запечатаю, вот и печали тебе не будет». Представь, Ерошенька… Вот Иродиада рода человеческого! Еще и смеется, сволочь!.. Себе бы запечатала. Но гроб, должна тебе сказать, хороший. Красивый гроб-то… Черный весь, но не крашеный. Это дерево такое черное, ненашенское… А по бокам у него ручки медные поделаны. Внутри же – постелька мягкая, вся из белого шелка.
