Ригли наклоняется и вынимает тело Саффрон. Я пытаюсь сфокусировать зрение. Еще не окончательно стемнело. Сумерки. Он кладет ее тело в… тачку. Накрывает одеялом. Но где мы? Я вижу небо, россыпь звезд. Справа от меня ограда, ворота. Я их узнаю. Часовня. Мы возле часовни.
Я должна кричать, звать на помощь. Похоже, я снова могу ворочать языком. Кто-то может проходить мимо и услышать меня. Как будто прочитав мои мысли, Ригли оборачивается и вытаскивает что-то из кармана. Он наклоняется, хватает меня за волосы и сует мне в рот грязную тряпку.
– Я сейчас вернусь.
Багажник снова захлопывается. Я пытаюсь выкричать свое отчаяние сквозь тряпку. Хотя тело Саффрон исчезло, запах сохраняется. Я пытаюсь перекатиться в более удобное положение, ослабить судороги в руках и ногах. Зачем мы здесь? Какого черта он задумал? И как насчет Фло и Майка? Страх жадно вгрызается в мои внутренности.
Спустя несколько минут багажник снова открывается.
– Ваша очередь.
Он на удивление силен. Я чувствую, как он поднимает меня и бросает в тачку. Со связанными ногами и руками, с торчащей во рту тряпкой сопротивляться невозможно. Я пытаюсь оглядеться. Мы на стоянке перед часовней. Машина стоит задним бампером к зданию. В этой темноте что-либо разглядеть почти невозможно, разве что смутные очертания фигуры с тачкой, в которой лежит что-то темное. Единственный источник света – узкий осколок месяца. Отчаяние тяжелым грузом давит мне на грудь.
Ригли катит тачку к часовне. Меня трясет и бьет о металл. Я бросаю взгляд на наш дом. Внутри горит свет. Но есть ли кто дома?
– Знаешь, все сложилось как нельзя лучше, – буднично рассказывает Ригли. – Я уже давно думал, как мне избавиться от маминого тела, а тут такой подарок – этот склеп. Для трупа нет места лучше, чем погребальная камера, верно?
Дверь в часовню открыта. Должно быть, он забрал мой ключ. Тачка подпрыгивает на пороге, и он вкатывает меня внутрь.
– Вот мы и дома.
С громким лязгом дверь захлопывается за нами, скрежещет в замочной скважине ключ.
Я изумленно озираюсь вокруг. Часовня озарена свечами. Они торчат из горлышек бутылок, которые стоят на скамьях, на алтаре и полу. В воздухе чувствуется запах тающего воска и еще какой-то резкий химический запах.
Но не это заставляет меня обмочиться от ужаса.
Перед алтарем стоит пластиковый стул. Над ним, переброшенная через потолочную балку, болтается петля.
Ригли выдергивает кляп у меня изо рта.
– А вот теперь неплохо бы и помолиться.
Я смотрю на веревку, и до меня начинает доходить.
– Это был ты. Ты убил преподобного Флетчера.
– Ну, строго говоря, он убил себя сам. Так же, как это сделаешь ты.
Он вынимает из кармана маленький острый нож, наклоняется и перерезает пластиковый шнур на моих лодыжках.
– Вставай.
– Нет.
Он наклоняет тачку, и я вываливаюсь из нее лицом вниз. В последнюю секунду мне удается извернуться и упасть на бок, едва не сбив свечу. Я чувствую жар пламени у самых кистей.
– Как? Как ты заставил его это сделать?
Ригли ухмыляется, затем сует пальцы в рот и свистит. Из маленького офиса появляется чья-то фигура. Роузи Харпер. Какого черта? Она подходит и останавливается рядом с Ригли. Он обхватывает ее локтем за горло и прижимает к мягкой плоти ее шеи нож.
– Залезай на стул, накидывай петлю на шею, или я ее убью.
– Пожалуйста. Не делай мне больно.
Глаза Роузи наполняются слезами.
– Делай, что говорю, – рычит Ригли. – Или я убью ее медленно.
Я в ужасе смотрю на них обоих. Внезапно Ригли разворачивает Роузи к себе и они целуются долгим и жадным поцелуем. Я чувствую, как слабость охватывает все мое тело. Они хохочут.
– Посмотри на ее лицо, – говорит Роузи.
Ригли оборачивается ко мне:
– Это было так легко. Этот старый вялый козел сам туда залез и сам себя вздернул. Ты бы видела его глаза, когда он понял, что его обдурили.
Я рывком сажусь, удерживая кисти рук над пламенем свечи у себя за спиной.
– Почему?
– Потому что, когда я был в приюте, еще до усыновления, меня насиловал священник. Это ты хочешь услышать? Нужны причины? Нужна исповедь, чтобы все, как положено? Как в кино? Тебе будет от этого легче?
