Ранее он слышал гул полицейского вертолета. Ищут. Вероятно, уже обнаружили тела. Пока что его не заметили. Но он не сможет прятаться вечно. Грязного, источающего смрад человека с загноившейся лодыжкой трудно считать неприметным.
Но он проделал такой путь.
Ему необходимо ее увидеть, поговорить с ней. Вот и все.
В прошлый раз он наломал дров. Сплоховал, и очень сильно. Все те годы, пока он ее искал, его единственной зацепкой было письмо, которое она ему прислала, и выцветшая почтовая марка. Он нашел ее совершенно случайно. На бесплатной кухне. Он топтался в очереди вместе с другими бездомными и вдруг увидел ее. Она улыбалась и выглядела счастливой в ослепительно-белом воротничке вокруг шеи. Он не верил своим глазам, но свою сестру узнал бы где угодно.
Он не осмелился с ней заговорить. Выжидал, наблюдал за ней, обдумывая лучший подход. Он всегда был таким. Наблюдателем. Не спешил переходить к действиям, если только его не захлестывал гнев. Как с мамой. Она его довела, и он сорвался. Только потом он осознал, что сорвался с хлебным ножом в руке.
С ее мужем вышло точно так же. В ту ночь в церкви. Он не хотел причинять ему вред. Разве что совсем чуть-чуть. Он же видел, как тот обращается с его сестрой. Как кричит на нее, бьет. Он хотел его наказать. Но зашел слишком далеко.
Когда она пришла в тюрьму его навестить, то сказала, что прощает его. Но заставила пообещать, что он никому о них не расскажет. И он согласился. Он знал, что подвел ее. Она сказала, что еще вернется. Но так и не вернулась. И он ее тоже за это прощает.
Сейчас ее дома нет. Только дочь. И еще пришла какая-то девочка. Он не может сказать наверняка, но кажется, что это та самая, вчерашняя девочка.
Когда мальчик пришел в тот заброшенный дом, он спрятался в подвале. Он слышал голоса наверху. А потом крик. Он выскочил наружу. Прогнал нападавших и освободил девочку. Когда понял, кто она, он спрятался опять. Не хотел, чтобы она его увидела. Еще не время.
Как странно, что ее дочь только что впустила в дом ту, кто на нее напал. Он не уверен, что ему следует вмешаться, и пока просто наблюдает. Присматривает за племянницей. Членом своей семьи. Он улыбается, потом зевает. Скоро она вернется домой. Они будут вместе. Наконец-то.
Я не могу сказать точно, сколько времени лежу здесь, в темноте, чуть ли не в обнимку с разлагающимися останками Саффрон. Вначале я утратила самообладание. Кричала. Била пятками по багажнику. Я чувствовала, как одна за одной лопаются тонкие нити, удерживавшие меня в рамках вменяемости.
А затем крошечный участок моего мозга потянулся и прочно уцепился за реальность. Бывало и хуже. Ты выжила. И сейчас тоже выживешь. Ты обязана. Ради Фло.
Я должна хранить спокойствие. На чем-то сфокусироваться и отключиться от жары, запаха, иррационального страха шевелений в темноте рядом со мной. Тяжелого влажного дыхания и костлявых рук, пытающихся развернуть грязную простыню.
Прекрати. Просто прекрати.
Саффрон мертва, а мне необходимо остаться в живых. Ради своей дочери. Она все еще дома, с Майком? Пытались ли они со мной связаться? Начинают ли волноваться, возможно, подумывают о поисках, о том, что нужно обратиться в полицию? Или пока просто выжидают?
Время. Сколько я уже здесь нахожусь? Я приехала к дому около четырех. Мое восприятие искажено. В темноте, в страхе и страдании время течет медленнее. Но со времени моего приезда уже, наверное, прошло несколько часов. Сейчас, должно быть, уже восемь или девять. Снаружи уже, вероятно, смеркается. Ригли сказал, что хочет дождаться темноты.
И вот тогда мы поедем прокатиться.
Он умеет водить машину? Надо полагать, да. Обычное дело для деревни. У многих родителей есть своя земля, и дети садятся за руль еще до семнадцати лет. Но куда мы поедем? Что он задумал?
Я напрягаюсь. Снова слышны шаги, хруст по гравию, металлический лязг открывающейся двери. Что-то запихнули на заднее сиденье. Хлопает дверца. Затем скрип, проседание под весом усаживающегося на водительское сиденье человека. Заводится двигатель. Мы едем. Меня швыряет и подбрасывает в багажнике. Через спущенные шины я чувствую каждую выбоину на дороге. Меня прижимает к мягкому разлагающемуся телу Саффрон, и вытекающие из него жидкости все сильнее пропитывают мою одежду. Наконец все заканчивается. Машина рывком останавливается. Я лежу, тяжело дыша и прислушиваясь. Ригли выбирается из машины. Забирает что-то с заднего сиденья. Багажник внезапно распахивается. Свежий воздух. Я жадно втягиваю его в легкие.
