Закончив разговаривать с ними, Ирвин Коун повернулся к девушке, стоявшей перед Доктором. Ее платье было опущено с одного плеча, высокая идеальная грудь обнажена. Коун снова начал целовать сосок, но его интерес пропал. Эрекция исчезла и не возвращалась.
Они укололи его в самое чувствительное место. Подвергли опасности крупную сделку, осуществление которой требовало хитрых маневров. Доктор стал засовывать грудь девушки обратно под платье.
Актриса, которую еще не отверг ни один продюсер или режиссер, испытала сильное унижение. Ею пренебрег агент. Да, он был Доктором Ирвином Коуном. Но все же агентом.
— Я сделала что-то не так? — спросила она, боясь, что невольная оплошность погубила многообещающую карьеру.
— В другой раз, — сказал Доктор.
Он выпроводил ее из кабинета, в очередной раз напоминая себе, что ему следует преодолеть слабость к доступным дешевкам. Это напоминало секс в больничном чулане во время скучных ночных дежурств.
Доктор быстро выработал свою стратегию. Когда в Нью-Йорке приближалась полночь, он позвонил домой Джанет Флинн. Она только что вернулась с прогона нового спектакля и еще не спала. После нескольких любезностей, которыми Доктор не забывал награждать своих сотрудников, он задал женщине неожиданный вопрос, заставивший ее на мгновение замолчать.
— Джанни, что Кларк Форд хочет сделать в этой жизни сильнее всего?
Смелая, решительная Джанет честно ответила:
— Только не работать на телевидении!
Разъяренный Доктор засмеялся.
— Мне это известно, Джанни. Я просил сказать, что он хочет сделать. В театре. В какой-то пьесе. Может быть, он всегда мечтал стать режиссером. Или имеет какое-то тайное желание. Наверняка имеет. Какое?
— Я не знаю, — уклончиво ответила она.
— Только ты одна близка к этому замкнутому человеку. Если он и говорит с кем-то, то только с тобой, — не сдавался Доктор.
Все это было правдой. Все это заставляло Джанет Флинн проявлять молчаливость, типичную для священников, докторов и юристов. Она работала с такими людьми, как Доктор, Спенс Гоулд, Фредди и Бадди, но не доверяла им. Она знала, что может своей откровенностью причинить вред Кларку Форду. «Замкнутый» человек имел одно желание. Ему нравилась одна пьеса. Он видел в ней достоинства, которые не признал бы ни один продюсер. Даже те продюсеры, которые всегда говорили: «Кларк, найдите пьесу, в которой вы хотите сыграть, и я займусь ею, даже не читая!» Все игнорировали эту вещь. Она плохо читалась. Бесформенная, неясная, с глубоко скрытой идеей, она принадлежала будущему. Джанет Флинн пришлось признать, что и ей она не понравилась.
Возможно, именно это обстоятельство заставило женщину ответить Доктору. Она чувствовала, что Кларк слишком надолго сосредоточил свое внимание на плохой пьесе.
— Ему нравится одна вещь, но никто не хочет ее ставить, — сказала Джанет. — Какой продюсер, в конце концов, решится выбросить пятьдесят тысяч долларов в надежде на то, что Кларк Форд из благодарности согласится сыграть в его следующей постановке?
— Конечно, я понимаю. Продюсер должен прислушиваться к своему внутреннему голосу, — сказал Доктор. Уже собираясь положить трубку, он вдруг спросил:
— Если я окажусь в Нью-Йорке завтра вечером, я смогу поужинать с Фордом?
— Попытаюсь это организовать, — сказала Джанет.
— Сделай это, — велел Доктор и добавил: — Как называется эта пьеса? Та, что ему нравится?
— «Король, королева, пешка», — ответила Джанет.
— О чем она?
— В этом вся проблема. Никто не знает. Даже автор.
— Пришли экземпляр в мой отель к завтрашнему вечеру, — попросил Доктор.
Он положил трубку, рассеянно почесал мошонку и вспомнил о глупой блондинке. Он вернулся из библиотеки в спальню, лег в постель к своей жене, и смутное желание умерло естественной смертью.
Кларк Форд был худым, мрачным человеком. Вечно убегая от самого себя, он испытывал облегчение, лишь воплощая образы других людей. Актерская игра была для него не только работой, но и психотерапией. То, что Форд осмеливался совершать на сцене, он никогда не мог сделать в своей сложной, запутанной жизни. В свое свободное время он постоянно искал любви, теплоты, душевной близости.
