Этот текст ее пресс-агент подготовил перед интервью для «Лайфа». К сожалению, материал остался неопубликованным.
Однако сейчас ее речь пригодилась, потому что дала конгрессмену надежду. Моника давно поняла, что самая сексапильная женщина может долго не получать приглашения на свидания и даже не иметь любовников, потому что ее привлекательность пугает мужчин. Они не верят в реальность успеха и не пытаются сблизиться с ней.
Поэтому для соблазнения мужчины женщина прежде всего должна дать ему понять, что она доступна для мужчин с определенными достоинствами. И что данный человек обладает ими.
Продемонстрировав не слишком явно свой интерес и готовность к сближению, Моника позволила Колби подвести ее к интимной ситуации, позволившей ей прошептать:
— В вашем отеле? Или у меня?
Этот вопрос был весьма важным для конгрессмена, осторожного от природы и лицемера в силу своей профессии. Ее дом был лучше скрыт от посторонних глаз, но мог оказаться ловушкой. Он постоянно боялся попасть в западню. Если бы желание ласкать и целовать эти груди не охватило Колби с такой силой, бдительность заставила бы его проигнорировать эту возможность. Но Колби сильно возбудился. Его член мучительно восстал.
— В отель? — шепнул конгрессмен.
Она кивнула, стараясь скрыть свое волнение.
— Я могу поставить машину на боковой улице и пройти через задний вход. Меня никто не увидит, — выдохнула Моника.
— Коттедж «Д», — произнес Колби таким тоном, словно он выдавал военный секрет.
— Коттедж «Д», — повторила она, как заговорщица. — Мне не придется подходить к вестибюлю.
Лимузин председателя открыто и пристойно подвез Монику Дорн к ее дому на Мейпл-драйв и тотчас уехал. Через двадцать минут розовый спортивный автомобиль актрисы остановился на Беверли-драйв неподалеку от заднего входа в отель «Беверли-Хиллз». Моника погасила фары и вошла в тускло освещенный сад, где на некотором расстоянии друг от друга стояли коттеджи.
Колби ждал ее. Похоже, его халат был надет на голое тело. Он уже заказал шампанское и пирожные.
«Господи, — подумала Моника, — он собирается трахаться всю ночь. А я должна явиться на съемочную площадку к семи часам». Но она не позволила этой мысли помешать ей довести дело до конца. Когда Колби предложил Монике шампанское, она кокетливо отказалась, сделав вид, что вовсе не пьет.
После этого им осталось заняться только одним. Моника подчеркнула это, сказав:
— Я не могу справиться с желанием. После Юла Брайнера я стала питать слабость к лысым мужчинам.
Она погладила пальцами его череп. Впервые этот жест оказал на конгрессмена возбуждающее действие. Близость Моники, его давняя тяга к ее грудям, внезапное освобождение от уз ханжества заставили Колби обнять и страстно поцеловать актрису.
Она начала снимать со своего плеча бретельку от черного платья. Рука Колби остановила Монику.
— Нет. Позволь мне, — прошептал он.
Господи, мысленно сказала она, эта сцена займет всю ночь. Но сейчас она уже не могла возражать. Моника позволила Колби снять одну бретельку с ее белого плеча и поцеловать его. Затем он снял вторую бретельку, поцеловал другое плечо. Когда он попытался стянуть с Моники платье и обнажить ее груди, они помешали ему сделать это. Моника помогла ему, расстегнув крючок на спине.
Ее нагие груди были высокими, твердыми; коричневые, потемневшие после трех прерванных беременностей соски гордо поднялись. Колби замер от восхищения; он потерял способность двигаться, увидев перед собой то, что казалось недоступным. Его губы дрожали, глаза округлились, на лысом черепе заблестела капелька пота.
Она ждала, набрав воздух в легкие, чтобы бюст казался более высоким. Наконец потеряла терпение, перевела дыхание и мысленно произнесла: «Перестань пускать слюни, идиот! Я не могу тратить на тебя всю ночь!» Однако вслух она прошептала:
— Я жду… жду тебя, дорогой.
Моника обхватила рукой свою правую грудь, точно кормящая мать, и сунула ее в рот Колби.
Монику не слишком сильно раздражало то, что он обслюнявил ее. Такое с ней уже случалось. Но своим чавканьем он напоминал ей поросенка, сосущего свиноматку. Она положила руку на его влажный лысый череп, собираясь чуть отодвинуть его голову, чтобы он отдышался. Моника все же сдержала себя; ее рука замерла на затылке Колби. Спустя некоторое время она начала нетерпеливо постукивать по нему пальцами. Колби перестал целовать грудь Моники и раздраженно поднял глаза. Она прекратила барабанить пальцами по его черепу. Потом он взял ее за руку и повел в спальню, освещенную еще более тускло, чем гостиная.
