— По рекомендациям адвоката свидетель отказывается давать показания.
Самоуверенный, рвущийся в бой Колби подался вперед и выпалил прямо в микрофон:
— На каком основании?
— На таком основании, что все это… — Манделл указал на четыре камеры, дюжину техников, батареи прожекторов, — является нарушением его прав. Свидетель принял приглашение комиссии и явился сюда для дачи показаний…
— Вы называете его упрямство, нежелание отвечать на вопросы дачей показаний? — перебил Манделла председатель.
— Он пришел сюда, чтобы давать показания, — невозмутимо продолжил Манделл, — полностью сознавая свои обязанности и права, предусмотренные конституцией, ни эта, ни любая другая комиссия не имеет права вынуждать свидетеля отказываться от юридической защиты. Поэтому он прибыл сюда и готов давать показания в рамках, предусмотренных законом.
Повернувшись к телеаппаратуре, Манделл сказал:
— Но он не намерен подыгрывать вам и телекомпаниям! Он не выйдет к кафедре!
— Мистер Манделл, если ваш клиент не выйдет к кафедре и не выполнит свой гражданский долг, нам придется обвинить его в неуважении к комиссии!
— Только не перед камерами! Если вы хотите проводить слушания, проводите их. И я дам вам свидетеля. Но если вы намерены устроить римский цирк, ответ будет отрицательным! — твердо заявил Манделл.
Председатель постучал по столу, поправил галстук, отпил воды и подал знак телевизионному режиссеру, который тотчас прошептал свои указания в микрофон, прикрепленный к наушникам. Уже подготовленные к работе камеры были повернуты в нужных направлениях; одну из них навели на председателя. Колби заговорил, глядя прямо в объектив:
— Я хочу объяснить общественности и телезрителям, следящим за ходом этих исключительно важных для безопасности страны слушаний, почему место свидетеля пусто.
Он указал на кафедру, возле которой сидели Ли Манделл и Джеф Джефферсон. Увидев направленный на него объектив камеры и пустую кафедру, юрист положил свою трубку, подался вперед и перебил председателя:
— Господин председатель, если вы собираетесь что-то объяснять телеаудитории, я хочу, чтобы вы знали — я потребую время для нашего объяснения того, почему место свидетеля пусто.
Натянув на лицо приветливую, дружелюбную улыбку, Колби посмотрел в объектив камеры.
— Пожалуйста, мистер Манделл. Я уверен, все захотят узнать, почему люди, получающие огромные доходы благодаря нашей свободе предпринимательства, отказываются отвечать на вопросы и тем самым оказывать помощь конгрессу Соединенных Штатов. Несомненно, любой лояльный гражданин этой страны охотно дал бы здесь показания.
— Господин председатель! Если вы собираетесь просветить общественность по этому вопросу, я требую, чтобы вы сделали это всесторонне и полно. Ответ свидетеля на самый невинный вопрос способен поставить под угрозу его законное право не отвечать на опасный, провокационный вопрос.
Манделл привстал со своего кресла.
Председатель улыбнулся.
— Значит, вы признаете, мистер Манделл, что свидетелю есть что скрывать?
— Господин председатель, я лишь утверждаю, что комиссия не вправе лишать свидетеля законной защиты, принуждая его к даче показаний или делая инкриминирующие выводы из его отказа. Если мы промолчим, завтра вы спросите свидетеля о его личной жизни, о том, спит ли он со своей женой, как часто он это делает, и даже… пользуется ли презервативами!
Манделл посмотрел в упор на председателя. Торжествующая улыбка Колби исчезла. Он поглядел на Манделла и спросил себя, случайно юрист упомянул презервативы или он знал о событиях истекшей ночи.
Выражение лица Манделла явственно говорило о том, что его последняя фраза не заключала в себе случайного совпадения. Он взял трубку и начал раскуривать ее. Когда пламя задрожало над табаком, Манделл сказал:
— Господин председатель, я прошу комиссию устроить небольшой перерыв.
Колби с облегчением удовлетворил эту просьбу, встал из-за стола и удалился.
Манделл ждал в маленьком кабинете под залом заседаний. Он сделал так, чтобы кое-кто знал, где его можно найти. Колби вошел в комнату и настороженно огляделся по сторонам.
