Казалось, она готова заплакать от обиды. Почему именно на нее вечно обрушиваются преследования цензуры и оскорбления? Со слезами на глазах она посмотрела на Колби, ища у него защиты.
Килцер поднялся и произнес тихим, но взволнованным голосом:
— Хантер, прошу вас! Это неприлично! Приходите завтра утром в мой офис с мисс Дорн, и мы все обсудим. Или пришлите мне фотографии, и я сообщу вам свое мнение.
— Завтра в семь утра мисс Дорн должна быть на съемочной площадке! С нынешним бюджетом мы не можем целые дни обивать пороги кабинетов!
— Весьма сожалею… — произнес Килцер; он повернулся к Колби: — И еще я сожалею об этом досадном вторжении!
Но председатель был слишком сильно поглощен разглядыванием того, чем он давно тайно восхищался в темных кинотеатрах.
— Я настаиваю на том, чтобы мы обсудили это сейчас! — сказал Хантер.
— Хорошо, — согласился наконец Килцер, словно он хотел избежать громкого скандала. — Но не в присутствии мисс Дорн.
— Ей завтра вставать в шесть часов, — сказал Хантер. — Я отправлю ее домой…
Он щелкнул пальцами, вспомнив что-то.
— Черт возьми! Мы приехали в моей машине! Я договорюсь насчет такси…
Не успел Хантер позвать метрдотеля, как Колби предложил:
— Я могу подбросить мисс Дорн. Я возвращаюсь в мой отель.
— О, правда? — сказала Моника, тронутая его участием. — Это недалеко, на Мейпл-драйв.
Килцер поблагодарил председателя за понимание и помощь. Колби и мисс Дорн ушли, оставив Хантера и Килцера обсуждать вопросы цензуры. Хантер занял место конгрессмена.
— Дело в шляпе, — сказал он. — У Моники не бывает проколов.
— Я не желаю ничего знать об этом! — возмущенно произнес Килцер.
— Хорошо, хорошо, — сказал Хантер и попросил официанта принести бренди.
Моника Дорн из личного опыта знала, что имидж секс-символа возводит преграду между актрисой и мужчинами. Она никогда не имела статуса Риты Хэйворт или недавно появившейся Мэрилин Монро. Она не снималась в супердорогих фильмах или в ролях, созданных лучшими сценаристами. Но она имела свой круг поклонников — главным образом благодаря создаваемому ей порочному образу. Она знала, что многим мужчинам нравится секс с долей грязи — когда речь шла не о женах. При желании Моника играла в жизни роль шлюхи. Становилась неявным агрессором.
Это приносило двойной результат. Мужчина убеждался в своей неотразимости даже для женщины, которую все считали окруженной многочисленными поклонниками. И она сберегала время, поскольку считала секс скучным занятием.
Особенно сильно ее раздражали долгие однообразные поцелуи в груди, которые, как признавала сама Моника, были восхитительными. Она часто говорила себе, что готова кричать, когда ей приходится всю ночь видеть перед собой затылок мужчины. В этот вечер ей не хотелось соблазнять конгрессмена. Когда-то давно агент уговорил ее переспать с главой студии ради кинопробы. Сейчас Хантер убедил Монику в том, что она должна оказать услугу киноиндустрии. Тогда она сможет надеяться на получение роли, которая позволит ей доказать, что Моника Дорн способна играть не хуже Мэрилин Монро.
Конгрессмен был легкой добычей, несмотря на его осторожность. Он сам разыграл дебют, заявив о том, что никогда не рассчитывал оказаться с ней на заднем сиденье лимузина, хоть и видел ее много раз на экране. Он всегда спрашивал себя, такая ли она красивая и сексапильная в жизни, как на экране. Могла ли она рассчитывать на более откровенное признание?
Моника повернулась к Колби и взяла его за руку. Она почти трепетала от благодарности. Красота и секс — это хорошо, но со временем женщина пресыщается страстью и требует от жизни и мужчин чего-то большего. Здесь, в Голливуде, есть мужчины двух типов. Одни думают только о сексе, другие являются гомосексуалистами. Моника почти что предпочитала голубых, которые видели в ней человека, а не сексуальную игрушку. С гомиком не надо ложиться в постель. С ним можно заниматься другими делами. Эти люди были умными, артистичными, тонкими. Однако, конечно, они были для нее импотентами.
Как замечательно было бы встретить мужчину зрелого, сексуального и при этом умного, понимающего.
