Союз плуга и трезуба - страница 33

Но и весь украинский народ — или, по крайней мере, его западную ветвь — Иван Яковлевич не жаловал. До начала XX века название «украинцы» еще не устоялось. Жившие в Российской империи, официально именовались «малороссами». А те, кому посчастливилось появиться на свет в европеизированной Австро-Венгрии, галичанами или просто «русинами». В статье «Дещо про самого себе» Франко называет себя именно так: «Почуваю себе русином» — пишет он. И тут же разражается ядовитой филиппикой: «Не люблю русинів. Так мало серед них найшов я справжніх характерів, а так багато дріб'язковості, вузького егоїзму, двоєдушності й ПИХИ, що справді не знаю, за що я мав би їх любити, незважаючи навіть на ті тисячі більших і менших шпильок, яки вони, не раз з найкращим наміром, вбивали мені пiд шкіру. Зрозуміло, знаю між русинами декілька виняткiв, декілька осіб чистих і гідних усякої пошани (говорю про інтелігенцію, не про селян!), але ці винятки, нажаль, тільки стверджують загальний висновок».

Своих земляков-галичан Франко считал «расою обважнілою, незграбною, сентиментальною, позбавленою гарту й сили волі, так мало здатною до політичного життя на власному смітнику, а такою плідною на перевертнів найрізноріднішого сорту». Зато «справжню польську шляхту» считал «елітою польського народу». О ней у Франко другие слова: «Ціню і люблю, як люблю всіх благородних людей»…

Мечтал ли он о независимой Украине? Историк Константин Бондаренко считает: «Не стоит забывать, что за исключением некоторого периода в молодости, Иван Яковлевич был законопослушным гражданином Австро-Венгрии. Он родился и умер при одном императоре Франце-Иосифе. Франко мечтал стать депутатом парламента, но несколько раз проваливался на выборах. Вся его жизнь прошла в стабильном государстве, где были немыслимы социальные потрясения и, тем более, мечты об отделении какой-либо его части. Я думаю, Франко был реалистом и не ставил перед собой немыслимых задач. На что он мог надеяться, так это на культурную автономию и равноправный статус украинского народа в рамках Австро-Венгерской империи. О независимости Украины он никогда не говорил».

Как же так случилось, что Иван Яковлевич попал в «корифеї»? Прозаик он — достаточно посредственный, скучный. «Борислав сміється», в отличие от «Милого друга» Мопассана, на десятки европейских языков не переводили. «Украдене щастя» — тоже не гоголевский «Ревизор». Поэзия Каменяра, за исключением нескольких стихотворных строк, в памяти не задерживается.

Но, как говорится, на безрыбье и рак — рыба, и Франко — классик. Литературный пантеон слепили из того, что было. А потом что было, то и полюбили. Или сделали вид, что любят. Не зная и не собираясь знать, кем были на самом деле предметы этой казенной страсти.

Но не все украинские литераторы были блеклыми «носителями национальной идеи». Среди молодого поколения зрел бунт против ограниченности «профессиональных украинцев». Уже в 1914 году — как раз к 100-летнему юбилею Тараса Шевченко — юный поэт-футурист Михайль Семенко заявил на всю Украину: «Я палю свій “Кобзар”!».

С этого громкого скандала начался модернизм в украинской литературе. Да и сама современная украинская литература тоже с него началась. Хотя нужно отдать должное жрецам официального культа Тараса Григорьевича. Эти угрюмые господа, простите, паны и товарищи, сделали все, чтобы сначала втоптать имя Семенко в грязь, а потом предать его полному забвению.

Имя этого поэта с такой тщательностью вычистили и до сих пор вычищают из истории «укрсучлита», что не только обычные граждане, окончившие школы, но и студенты филологических факультетов практически ничего о нем не знают. В лучшем случае слышали, что был такой украинский футурист Семенко, издавший когда-то книгу своих стихов под претенциозным названием «Кобзар» и расстрелянный НКВД в 1937 году. Но все, что предшествовало этим событиям, предпочитают не вспоминать. А редкие, крошечными тиражами переизданные стихи скандалиста Семенко печатают с жуткими купюрами, подвергая покойного поэта драконовской хуторянской цензуре.