Одним из проявлений политики украинизации стал государственный культ Тараса Шевченко, который внедряли в массы коммунисты. Перед Первой мировой войной попытки установить в Киеве памятник Шевченко вызвали недовольство общественности. Против монумента этому «религиозному и политическому анархисту» протестовал в своем письме министру внутренних дел в 1914 году киевский священник Алабовский.
Тарас Григорьевич Шевченко
Большевики эту проблему мигом решили! Памятники Шевченко установили и в Киеве, и в Харькове, и в Каневе, и везде, где можно. Так спешили, что киевское и каневское изваяния Кобзаря отлили из одной формы, как оловянных солдатиков. Именно советская власть стала печатать произведения Тараса многотысячными тиражами и забивать ими школьную программу.
С утверждением культа Шевченко так спешили, что даже выгнали из домика, где когда-то он снимал квартиру, жильцов. Вот как описывает эту ситуацию академик Сергей Ефремов в своем дневнике 1927 года: «Знайдено на Козиному болоті дімок, де жив колись Шевченко. Академія прибила там доску з відповідним написом. А київський виконком заходився реставрувати той будиночок… Вигнали пожильців, розруйнували будівлю, обставили риштованням та й… покинули напризволяще. Дві зимі стоїть будинок у такому стані».
Дальше Ефремов описывает, как народ стал разносить эту хату на дрова. Но, видимо, до конца не разнес. Так как сейчас именно в этом домишке в двух шагах от Майдана Незалежности находится филиал музея Шевченко. Довела все-таки советская власть его ремонт до конца!
Сосюра — классик из дурдома
Его биография составила бы честь любому литератору — скандалист, бабник, завсегдатай психиатрических клиник, «истинно пролетарский» мастер пера и… бывший петлюровец.
Признаюсь, я всегда питал к нему некоторую слабость. На фоне скучных литературных рыл из «Спілки письменників» этот элегантный тип выделялся лица необщим выраженьем. Он тоже приспосабливался, тоже сочинял «нужные» и «правильные» поэмы. Но до конца его так и не обломали.
Богоспасаемое место. Храм Благоверного Александра Невского на Сабуровой даче, где лечили Сосюру
В пору полуголодной литературной молодости 20-х годов, когда его коллеги по цеху старались не выйти из образа социалистического писателя от сохи и станка, Сосюра умудрился сфотографироваться в буржуазной бабочке. Что он этим хотел сказать, ясно. Запечатлев себя в таком контрреволюционном имидже, молодой Сосюра, словно подмигнул нам: со мной не все так просто.
Комсомолец-петлюровец. Поэт сумел вместить несовместимое
Не просто и с его стихами. В школе в советские времена изучали балладу Сосюры «Комсомолец»:
Бій одлунав, жовто-сині знамена
Затріпотіли на станції знов,
І до юрби полонених
Сам курінний підійшов.
Аж до кісток пропікає очима…
Хлопці стоять перед ним, як мерці…
П'яно хитається смерть перед ними,
Холодно блима наган у руці…
— Є комсомольці між вами, я знаю.
Кожного кулі чекає печать.
…Стиснуто губи в останнім відчаї.
Всі полонені мовчать.
Но в литературных кругах гуляла легенда, что первоначально это стихотворение, заканчивающееся проникновенными строками: «Вийшов один і сказав курінному: «Я — комсомолець, стріляй!» называлось совсем иначе: «Гайдамака». И написал его Сосюра якобы во времена своей петлюровской юности, когда служил в 3-м Гайдамацком полку батьки Волоха. Вместо садиста-куренного в нем действовал не менее жестокий комиссар, а вместо желто-синих знамен — красные. И звучало оно несколько иначе:
Бій одлунав, і червоні знамена
Затріпотіли на станції знов,
І до юрби полонених
Сам комісар підійшов…
— Є гайдамаки між вами, я знаю.
Кожного кулі чекає печать.
…Стиснуто губи в останнім відчаї.
Всі полонені мовчать.
Как вы уже догадались, ответ комиссару заканчивался истинно по-петлюровски: «Я — гайдамака, стріляй!»
Возможно, это всего лишь слух. Рукопись националистического варианта «Комсомольца» не сохранилась. Что не доказывает, будто ее не существовало вообще. Известно, что первый поэтический сборник Сосюры напечатал в разгар гражданской войны атаман Волох, не чуждый, несмотря на свою зверообразную внешность, чувства прекрасного. Свои же приключения в армии Украинской Народной Республики Сосюра никогда не скрывал. Ни в красном Харькове 20-х, ни даже в более поздние времена. У него даже есть по этому поводу совершенно определенная, самооправдательная строчка: «І тоді побіг я до Петлюри, бо у мене штанів не було» Дескать, что с меня взять — молодой, неопытный…