Публика за столом — исключительно партийные товарищи. Кто-то при галстуке, кто-то в военной форме, а кто-то в вышитых рубашках и пиджаках поверх. С женами — а вот они все, как по ранжиру, строгие однотонные жакеты и юбки, белоснежные блузки — в легком летнем платье, как я, нет ни одной. И официанты все в вышиванках, как трактирные половые при царе! На стенах, друг напротив друга, портреты Ленина и Сталина. И конечно, два маленьких сине-желтых "грушевских" флажка по углам сцены. Вот зачем ресторан, а не столовая — оркестр готовится, а на сцене похоже, еще какое-то действие начнется сейчас?
— Ученые говорят, что музыка способствует пищеварению — изрекает Кириченко — да ты ешь, не стесняйся! Ишь, худая какая — отощали вы там, в Москве? Не в обиду скажу — но не умеете вы, московские, есть и пити! У вас это лишь удовлетворение голода, брюхо набил, и побежал. А у нас — процесс!
Интересно, это когда мы на "ты" перешли? Или горилка действует — на столах не бутылки, а графины, в которых налита, ну явно не вода! И Кириченко, посадив меня себе под левую руку, уже успел проглотить пару стаканов, заедая целым шматом сала. По другую сторону от хозяина банкета сидела женщина в возрасте, усталого вида — наверное, жена. А вокруг слышался стук ложек, и чавканье. Затем на сцене появился конферансье, и заговорил по-украински. Заиграл оркестр, выбежали парни и девчата в национальных костюмах, стали петь что-то про "дивчину гандзю", кружась в танце. После выскочили казаки с чубами, и сплясали гопак. И так, на протяжении всего обеда.
— Мы, украинцы, великая и древняя нация — говорил Кириченко — и добрый, хлебосольный народ. Любой к нам приди с добром — миром примем! Ну как же это можно, нас и на куски рассекать? Триста лет Украина ждала, с нашими братьями воссоединиться, во Львове, Тернополе, Станиславе — и вот, опять врозь? А Донбасс всегда к Украине тяготел, спроси в Юзовке или Ворошиловграде любого, под кого он хочет, под Киев или Москву, что услышите? Я бы по совести, еще и Крым бы точно, Украине отдал, поскольку к нашим землям он ближе! А как можно наш украинский язык из государственного обращения прогонять — вот если я с Херсонщины, отчего мне казенные бумаги на родном языке писать нельзя? Вот чем наш язык плох? А, товарищ Кавалеридзе?
— Истинно так, товарищ Первый Секретарь! — поддержал седоватый уже человек, сидевший напротив — вы только вслушайтесь, как звучит украинская речь — ну просто, песня! А ведь еще сорок лет назад, при Николашке, наша ридная мова, не побоюсь этих слов, одно из культурных сокровищ человечества, готова была исчезнуть совсем! На ней говорили лишь забитые крестьяне в глухих деревнях — а для образованного человека в Киеве, Полтаве, и даже в каком-нибудь Миргороде, изъясняться на ней считалось неприличным, ну как на воровском жаргоне! И не было украинских школ, лишь русские, что земские, что церковные — как это было позорно, что родной язык изучался лишь дома, от отцов к детям! И можете представить, не дозволялось само слово "украинец" — говорили, "малоросс". И лишь трудам великих подвижников, как Иван Франко, Леся Украинка, и другие, мы обязаны тем, что можем слышать сейчас прекрасную украинскую речь! Советская власть была подлинным расцветом украинской культуры — и мне странно и страшно слышать, неужели отныне все будет так, как при царе?
Я взглянула на него, вспоминая прочитанную биографию. Иван Петрович Кавалеридзе, сын грузина и украинки, родился под Полтавой, в 1887. Учился в Киеве, затем в Петербургской Академии Художеств, и даже в Париже. Скульптор, художник, драматург, кинорежиссер. Известность пришла с памятником Княгине Ольге в 1911, затем он был главным художником популярной в дореволюционной России киностудии "Тимман и Рейнгард", получал щедрые гонорары. Купил под Киевом дачу, на которой не жил, а сдавал — и место то называлось Бабий Яр. Положим, в том он не виноват — но что призванный в армию в 1915, он на фронт так и не попал, считая что жизнь сохранить ценнее, это показатель! В 1917 он прапорщик, в Царском Селе, видел вблизи царскую семью — а пребывая до того в Париже, сумел познакомиться и с Лениным, был другом Шаляпина, и еще кого-то из деятелей "серебряного века". Знакомство с Лениным помогло при Советской Власти — среди работ, памятник Шевченко, памятник большевику Артему. Студия "Украинфильм" — и оккупированный Киев. Поставленный и там "главным над культурой" киевской управы, учил, что "честность, прилежание и покорность немцам, это божьи заповеди". Оправдывался, что надо было хоть как-то выжить. Теперь вот при Кириченко, "придворным искусствоведом" — в