– Оно и видно, – усмехается майор, – в первый раз всегда так. Я когда курсантом в У-2 впервые, и то – вниз взглянул, аж жуть! Где-то раза с десятого привык. А на фронте с первых дней усвоил, что чем выше, тем спокойнее – когда запас высоты есть, из любого положения можно машину выдернуть. Или прыгнуть, если совсем конец.
– Вы истребитель? – спрашиваю, глядя на иконостас на его груди. Судя по ленточкам – «боевик», Красное, Александр и Богдан. Знаю, что и тыловики могут один, даже два ордена получить, за заслуги перед начальством – но четыре, это уже вряд ли.
– Нет, Пе-2, – отвечает майор, – сто тридцать боевых вылетов. Наш полк геройский, нас ведь еще прошлой весной на Ту-2 перевооружили, так доломали мы их за лето! Нет, не то, что думаете, не разбивались. «Ту» – машина хорошая, бомбоподъемная и летает дальше, но… Когда цель «мессерами» прикрыта, и зенитки с земли бьют, тут бомбить с горизонта боже упаси – не выдержать даже полминуты на боевом курсе, собьют! А подойти и почти в отвесное пике и выводить максимально близко от земли, скорость после разгона семьсот, снаряды далеко за хвостом, «мессы» просто не успевают. Перегрузка такая, что в глазах темно – но выдерживаешь. А вот «тушка» – нет, месяц такой боевой работы, и деформация планера, Пе-2 куда прочнее. Если б я на «Ту» был, не говорил бы с вами сейчас – подбили меня над Веной, едва назад дотянул, садились на брюхо – вот после госпиталя возвращаюсь. Пока приказано в Киев, а там видно будет. А вы, простите, к мужу летите?
– Нет, – говорю, – по партийной линии. Инструктор я, из Москвы.
Ольховская Анна Петровна, полька, но языком не владею, поскольку с малых лет в Ленинграде жила. Так в документах написано, которые мне Пантелеймон Кондратьевич выдал – а те, что с дядей Сашей вручал, сейчас заперты в сейфе вместе с моим подлинным личным делом. Поскольку выходит, что в кадрах по всем ведомствам я числюсь в двух экземплярах, по имени-легенде тоже ведь нужен какой-то учет? Хотя как только вернусь, то документы на свои подлинные обменяю, и Ольховская исчезнет. Вот интересно, насовсем или до следующей командировки? Инструктор ЦК – корочки госбезопасности приказано лишь на самый крайний случай, а так без надобности не светить. Зачем такая секретность на нашей территории? И Ленинград понятно, вдруг «земляка» встречу, а полькой зачем меня сделали, интересно? Но руководству видней.
– Тогда осторожнее будьте, – серьезно сказал майор, – особенно если вас на запад пошлют. И чтобы оружие вам выдали обязательно. Стояли мы около Станислава – там люди просто пропадают. Военных избегают трогать, если группой и вооружены. А таких, как вы, московских, партийных… При мне там было: комсомольский секретарь пропал! Так же прислали «на усиление кадров», восемнадцать лет мальчишке было, на фронт не взяли отчего-то, так он себя коммунаром вообразил, селян к коммунизму вести. Там, чтоб вы знали, как у нас было в году двадцатом – то же кулачье, лишь не с обрезами, а с немецкими автоматами. Ездил секретарь по району – и пропал, среди бела дня, так и не нашли. Вы про бандеровцев слышали – здесь их нет, но вот за старой границей в село лишь с бойцами безопасно. Я сам не сталкивался, все же не СМЕРШ, но предупреждали нас. Спросят: «левобережный, чи правобережный», – и в зависимости от ответа, ножом по горлу. А тех, кто из России, они и вовсе не считают за людей. И к женщинам у них отношение ну очень свысока – отсталые совсем! Так что лучше вам в Киеве, или на востоке остаться, тут совсем как у нас. Тем более вижу, вы к простой жизни привычны мало?
Да, совершенно я не похожа на комсомолочку в кожанке и красной косынке! Тут мне даже товарищ Пономаренко замечание сделал – но я встала насмерть! И даже не из-за внешности – как стала всерьез заниматься русбоем, так просто не могу носить одежду, стесняющую движения, здорово отвлекает и напрягает! Никаких узких юбок – и комбез тоже не подойдет, не фронт же! Так что на мне платье, все тот же крепдешин в горошек, солнце-клеш. Осенью история одна случилась, когда «Брюс» Смоленцев прилетал и с нами занятия проводил по русбою, сказав однажды: а попробуйте не в спортивных костюмах, а в обычной одежде, чтобы привыкать. Сам он со мной в спарринге встал и говорит – не беспокойтесь, я осторожно, вам лишь обозначать буду, ну а вы меня можете в полную силу, все равно не достанете. Ну, раз так… Ой, мама!
