– Ну так ведь еще Ильич заметил, что «капитал продаст нам даже веревку, на которой мы его повесим», – отвечаю я. – Если США выгодно наше участие в войне с Японией, и они не хотят воевать до сорок шестого, с миллионными потерями – то пусть нам помогут. Что-то после можно и вернуть, но только не авианосцы! Потому что иначе нам придется, когда начнем все же строить свои, лет через десять-пятнадцать, решать специфические проблемы методом тыка, с потерями и переделками. Моя бы воля, я бы послал наших офицеров к американцам, чтобы посмотрели на события изнутри, например на работу штаба Хэллси при взятии Иводзимы. Учиться ведь не грех, если есть у кого и чему? А в войне в океанах, если честно, янки столь же сильны, как Советская армия – на суше.
– Учтем, – сказал Кузнецов, – а отчего бы и нет? Найти бы лишь надежных и толковых, и чтобы безупречно знали английский. Хотя – если поискать среди бывших торгфлотовцев?[35]
– Получим авианосец, а если повезет, и опыт его реальной боевой работы, когда с японцами будем разбираться – тогда можно уже и наших конструкторов озадачивать, чтобы построили свой, – продолжаю я, – нет, можно полумерой переделать, например, из недостроенного линкора. Но авианосец, изначально проектируемый как таковой, будет куда предпочтительнее. И году к шестидесятому, планирую – как раз, когда у мирового капитала кризис! – выйдут в океан наши полноценные эскадры, оказывать братскую помощь кубинскому или вьетнамскому народу!
– Вы считаете, что здесь нашему флоту воевать придется больше? – прищурился Кузнецов. – Почему?
– Потому что весы куда больше в нашу сторону, – отвечаю, – а значит, для СССР открывается возможность куда более активной политики. И грех будет, если эта возможность окажется упущенной, потому что инструмент не готов.
Анна Лазарева,
20 июня 1944 г.
Летать боюсь. Как представлю, что под ногами несколько километров до земли… Со снайперкой СВТ в белорусских лесах бегать было и то куда спокойнее! Там от тебя все зависело, даже в самом худшем, когда против тебя не простые немцы, а их охотники-егеря – было у нашего отряда такое однажды! Отбились, оторвались – хотя своих одиннадцать человек потеряли, но и у фрицев десятка полтора. И двое на моем счету – и один точно офицер, или унтер. Ушли тогда через болото, немцы тропы той не знали, все ж чужие им наши леса.
А тут – сидишь и думаешь, упадет или не упадет? Самолет не военный, ГВФ – как Победа, так сразу указ вышел, технику из военно-транспортной авиации вернуть, аэродромы передать, наземное хозяйство восстановить – все, что излишек для армии в мирное время. И сколько этот «дуглас» до того летал, и под обстрел попадал, и чинился? Хотя читала, что эти машины неубиваемые, в конце века встречались по всему по миру, «их разбить можно, но износить нельзя». А если мотор сдохнет? В окошко выгляну – ой, мамочки! Хорошо, девчонки не видят – они думают, что я вообще ничего не боюсь, не умею! Как там Ленка, за меня на хозяйстве осталась? Хотя и дядя Саша там, поможет – но он в нашу конкретику влезать не будет! Ладно, неделя как-нибудь обойдется!
Пассажиров немного. В «дуглас» взвод влезает, с полной выкладкой – а тут, кроме меня, еще двое офицеров-летчиков, двое сухопутных и каких-то штатских шестеро. Майор, симпатичный такой, лет сорока, рядом сел, спрашивает о чем-то – а я ответить не могу, в кресло вцепилась, как в кабинете у зубного врача, в окно лишь гляну – ой, страшно!
– Если хотите, поменяемся, – говорит майор, – я к окну, вам к проходу. Впервые летите?
– Почти, – киваю я. Не рассказывать же, что до того было, через фронт под Минск? Так тогда страшно не было – о другом совсем думала, сумею ли все делать, как учили, доверие оправдать? Назад на Большую землю – тогда, если честно, я весь полет проспала, устала очень, как раз накануне мы от немцев отрывались, больше суток на ногах. Затем на север, с дядей Сашей, считаясь вроде как под следствием трибунала – тоже думала не о том. В Москву и назад, с моим адмиралом, рядом сидели, за руки держались – и все равно было, в воздухе или на земле. Сейчас с севера в Москву, вместе с товарищем Пономаренко, так он меня прямо в самолете в курс вводил, некогда было о другом думать. Итого – шесть раз до того летала, сейчас седьмой.
