— Пака, наливай!
Но у Митьки хватило простого я здравого смысла.
— Да что вы, черти! Что я вам «взаболь»[23] исправник?.. Я атаман Пятаков из Колымских лесов. Иди-ка ты, старая, с покалом!.. Пака, дай ковшик!..
Он выпил ложку, потом сразу другую и явно захмелел.
Бился, рубился Иван Пятаков,
он много полонил киселя с молоком,
чашки и ложки, все под меч склонил,
шаньги, пироги во полон полонил, —
запел Митька досельную колымскую былину.
— Ну, шут с вами, гуляйте! — сказал он примиренным голосом.
— Постой, постой, еще одна грешная душа. Архип, сюда! — покликал Митька.
— Я здесь! — откликнулся Макарьев, довольно неожиданно, у самого Митькина локтя.
— Выпей, Архипка! Пака, ковшик! Пей, хозяин, свое, не покупное, — смеялся Ребров.
Макарьев выпил ковшик. Как опытный торговец и кабатчик, он лучше разбирается в напитках. Это не водка, не спирт, а, так сказать, вода с вином, вроде крепкого квасу.
О, диво! Макарьев тоже захмелел. Сегодня все пьянеют удивительно легко от Пакина чудесного лекарства.
Кругом полубочки-обреза, пустой, опрокинутой, похожей на огромный барабан, собралась воронья охрана. Все те же мальчишки, Егорши, и Микши, и Савки, и девчонки, подголоски и помощницы, Дуки и Лики и Наки. А в центре опять-таки Викеша Русак. Он сидит на пне перед своим опрокинутым столом и перед ним, в диковину сказать, разостлана бумага. Правда, не новая бумага. Синий, исписанный лист из колымского архива. И можно прочитать:
«Ея імператорскаго величества самодержицы всероссийской, імператрицы Екатерины Вторыя Нижнеколымскому частному командиру Александру Михайловичу в лето 1782 мая 15 дня Омотского родового старосты со сродниками.
Дойдя до самой совершенной крайности и не имея уж никакой надежды, так что уж третий день но вкушая никакой пищи, принужден прибегнуть начальственному призрению, будучи обоего полу в 27 душах».
Уже целый год, за неимением бумаги, вся Колыма нужнейшие дела пишет на архивных листах. Конечно, на обратной стороне, а то и на полях, как придется.
Любопытные старинные отписки XVIII века, написанные вязью, гусиным пером. Они называют губернатора — якутским воеводой, а писаря — подьячим и ерыгой, а отца протоиерея — черным колымским попом. И рассказывают они о поборах, платежах, ясаках, о жестоком изнуряющем голоде. Голод и ясак — это основное слово колымской старины.
Но до этой старины нет никому никакого дела. Что недопескам история! Они сами делают историю.
Выпили по ложке недопески и легонько захмелели. Сегодня поречане хмелеют один за другим, и самые молчаливые начинают болтать языком.
Суматошный Пашутка Гагарленок кричит:
— Почто нас бранят недопесками, запишем себе новое имя, такое, чтоб бросилось в нос.
— Такое, чтоб комар носа не подточил! — предлагает Берестяный.
Оба «про нос» — и по-разному.
— А как нам писаться? — спрашивает Викеша солидно и покусывает карандаш.
— Партия — пиши!
Эта колымская «партия» — любимое казачье словечко. Такие казачьи слова: партия, компания, команда. Старые и новые слова. Колыма знает все новые слова, ни разу не слыхавши.
«В ваших новых словах и лозунгах старина моя слышится», — могла бы сказать Колыма.
— Молодцами пиши! — предлагает Андрейка.
— Разбойники Брынских лесов! — настаивает Микша Берестяный.
— Думайте, ребята!
Это репинские запорожцы сочиняют не послание турецкому султану, а свой собственный список-реестр.
Викентий стучит но бочке карандашом.
— А что думать? Мы кто есть, молодые? Давайте так и зваться и писаться «молодые».
Новый лозунг. Впрочем в то время не только Колыма, омолодилась огромная Россия, и в разных концах независимо смыкались союзы молодых.
— Ура, молодые! — кричат недопески кругом.
Как свадьбу празднуют.
Революция действительно похожа на огромную свадьбу, только венчаются такие молодые все больше со смертью.
Обвенчала нас сабля вострая,
положила спать мать сыра земля.
— Выпьем за здоровье молодых! — кричат, шебаршат недопески.
Все потянулись опять к винному источнику, к Паке. Но Пака пришел им навстречу.
От бочки до бочки.
Две бочки, одна с вином,
другая пустая…
— Меня пиши в партию! — кричит в азарте Пака. — Мы тоже молодые.
