— Интересна? Что ты находишь в ней интересного?
— Ну как же? Внезапно умирает здоровый человек. Молодой, жизнерадостный. Это же не только трагично, но и интересно. Разве ты не согласен со мной?
— Я считаю это ужасным! — возмущенно выкрикнул Табори. — Да-да! Ужасным и трагичным.
— Фантастическим и непонятным, — добавил Хубер. — В Гамбурге мы все были в недоумении. Кто мог убить Виктора, за что?
— Мы тоже недоумеваем, — подтвердил профессор. — Да и милиция…
Казмер махнул рукой.
— Милиция… Знаю я их. На все эти вопросы мы никогда не получим ответа.
Табори-старший стоял, прислонившись спиной к камину, и смотрел в сад.
— Как знать? — обронил он. — Жизнь доказывает обратное: ни один вопрос не остается без ответа. И я убежден, что милиция очень скоро поймает преступника или преступников…
— Возможно, — погасив сигару, проговорил Хубер. — Только Виктору это уже не поможет. — Он взглянул на часы. — Машина Меннеля в гараже?
— Да, — сказал профессор. — Власти разрешили ее переправить на родину покойного. Это его собственный автомобиль?
— Я отвечу вам на этот вопрос, когда увижу машину. Не исключено, что он приехал сюда на служебном автомобиле. Но возможно, и на своем. У него был «БМВ-250».
— А это «мерседес», — сказал Казмер, — «Мерседес-280».
— Ключи от машины у вас, господин профессор?
— Казмер, не сочти за труд. Они лежат у меня в кабинете, на письменном столе. Сегодня утром мне их передал майор Балинт, — сказал Табори, заметив вопросительный взгляд Хубера.
Когда Казмер вышел, гость спросил:
— Они осматривали и машину?
— Весьма тщательно, — подтвердил Табори-старший. — Даже отпечатки пальцев снимали. Хотя не вижу в этом резона. На любой машине можно найти тысячи отпечатков.
— Наверное, таков порядок. Выполняют все, что предписывают инструкции, — вежливо заметил Хубер.
Возвратившийся с ключами от машины Казмер предложил гостю свои услуги, но тот сказал:
— Спасибо, не беспокойтесь. Я разбираюсь в «мерседесах».
Казмер равнодушно посмотрел вслед удаляющемуся Хуберу и, улегшись на кушетку, принялся разглядывать свисавшую с потолка замысловатую люстру из кованого железа. Он догадывался, что вот-вот раздастся голос дядюшки, и весь подобрался, твердо решив про себя, что, несмотря ни на что, больше не ввяжется с ним в спор. Он достал сигарету и закурил.
— Я хотел бы, Казмер, чтобы ты кое-что принял во внимание, — действительно заговорил уже мгновение спустя профессор.
Казмер промолчал, разглядывая потолок гостиной и пуская вверх колечки дыма.
— Як тебе обращаюсь.
— Слышу и жду продолжения…
Казмер чувствовал, что ответ его был не очень учтивым да и голос противно дрожал.
— Этот дом — мой дом…
— Ты уже столько раз напоминал об этом, дядя, что я при всем желании не смогу этого забыть, — уже спокойно, с примирительными нотками в голосе и даже с улыбкой подтвердил Казмер.
— И я волен приглашать к себе в гости кого захочу. Поэтому я требую от тебя соблюдать приличия по отношению к моим гостям.
— Блестяще! — отозвался Казмер. — А я ради тебя буду ползать перед этой иноземщиной на брюхе? Нет уж, дудки! Да и тебя я не понимаю, чего это ты перед ними кривляешься? Ты же не дипломат, чтобы так-то уж ухаживать за ними!
— Никто от тебя не требует, чтобы ты ползал, как ты выражаешься, на брюхе!…
Казмер сел на тахту и, с неприязнью посмотрев на дядю, сказал:
— Может, хватит поучать меня? Если хочешь, я могу немедленно покинуть твой дом. Жалею, что не сделал этого раньше. Мне было тошно смотреть, как профессор Табори угодничает перед этими подонками.
— Меннель не был подонком.
— Все равно. Мне он был просто противен.
— Прежде ты этого не говорил.
— Потому что ты не спрашивал. Настолько тебя очаровал этот неофашист. А он был им. Я ведь тоже с ним побеседовал. Я почему-то считал, что человек, отсидев четыре года в Бухенвальде, никогда не забудет это время. Но я ошибся: ты все забыл. Все на свете. Или не хочешь помнить.
— Я ничего не забыл, — проворчал Табори, мрачнея. — Виктор Меннель за Бухенвальд не отвечает.
— Возможно. Но я видел все это. Был там на экскурсии. И не требуй от меня, чтобы я заискивал перед твоими дорогими гостями!
