— Это не имеет никакого отношения к делу, — возмутился профессор. — И прошу тебя, перестань паясничать. Никого не интересуют твои советы.
Казмер, войдя в роль расходившегося сорванца, только пожал плечами:
— Как вам угодно. Я ведь хотел как лучше. Надеюсь, не обидел? — сказал он, посмотрев на Хубера.
— Ничуть, господин инженер, — заверил его гость. — Откровенно говоря, вы правы. Но ведь есть семья: отец, мать, братья. Они настаивают на отправке тела на родину. Вы же знаете, что такое родительская любовь.
— Не знаю, — безразличным голосом бросил Казмер. — Я не знаю своих родителей. Родители подкинули меня в чужое парадное, когда мне было не то два, не то четыре месяца. — По его лицу промелькнула горестная усмешка. — Но вполне возможно, что и они тоже горевали бы, узнав о моей смерти.
— А родители ваши еще живы?
— Не знаю. Никто этого не знает. Даже моя приемная мать, усыновившая меня.
— Простите, — сказал немец. — Я не хотел сделать вам больно.
Казмер махнул рукой и отвернулся. И в этот момент на террасу вошли женщины. Казмер поспешил навстречу матери, ласково осведомился о ее самочувствии и, повернувшись к Хуберу, воскликнул, смеясь:
— Вот видите, доктор, почему вы не сделали мне больно? Потому что у меня есть мама. В тысячу раз лучше, чем самая родная. — Казмер нежно обнял и поцеловал мать. — Мама, а у нас гость. Вы еще не знакомы?
Хубер поднялся и поклонился Бланке Табори. И вдруг Казмер почувствовал, как дрогнуло у него под рукой ее плечо. Он крепко прижал к себе мать, испуганно спросил:
— Что? Что с тобой? Тебе плохо?
— Жарко, — едва слышно прошептала она.
Лиза опомнилась раньше всех. Крикнув профессору, чтобы он поскорее вызвал врача, она побежала в кухню за водой. Но Бланка и слышать не хотела о враче, уверяя, что она просто перегрелась на солнце и что это скоро пройдет.
Лиза смочила ей водой виски, лоб. Профессор же с глубокой тревогой взирал на все происходящее, не зная, что делать.
— Я пойду к себе, — тихо проговорила Бланка, с трудом поднимаясь из кресла. Казмер подхватил ее под руку и вывел из гостиной.
— Упрямцы! — сказал им вслед Табори-старший.
— С ней уже и раньше так бывало? — почему-то вдруг заинтересовался Хубер.
— В последние дни — несколько раз, — доставая из серванта бутылку абрикосовой водки, ответил Табори. — Хочется думать, ничего серьезного. — Он налил себе и гостю. — Моя сестра — женщина крепкого здоровья. Крепче стали. Я всегда дивился силе ее воли.
Профессор опустился на кушетку, закрыл глаза. В его ушах зазвучали однажды оброненные сестрой слова: «Если мне станет совсем невмоготу, я знаю, как поступить. Но ты не бойся, Матэ, решительный миг еще не пришел».
— Можно еще вам налить, профессор? — дошел до его сознания голос Хубера.
— Да, пожалуйста. — Он протянул свою рюмку в сторону, откуда доносился голос гостя.
Вернулся Казмер. На лице его уже не было беспокойства.
— Ей лучше, — сказал он. — Не волнуйся. Ты же знаешь, у мамы отличное здоровье. Только ее все время как магнитом тянет на солнце, а это ей как раз противопоказано.
— Мне не хотелось бы вмешиваться… но на вашем месте я обязательно пригласил бы врача, — заметил Хубер.
— Господин Хубер прав, — подхватил Казмер. — Мы это сделаем. Очень скоро. Хотя я не предполагаю ничего опасного. Мама просто очень устала. И немудрено: взвалить на себя столько забот и хлопот. Месяц назад от нас ушла прислуга. Она одна ведет хозяйство: убирает, стряпает.
От взгляда Казмера не ускользнуло, что Хубер слушает его с явным интересом, профессор же сидит с отрешенным видом. «Зачем я, собственно, все это рассказываю?» — подумал Казмер, однако, словно помимо своей воли, продолжал:
— Внезапная смерть Меннеля очень подействовала на нее. Представьте себе: вы беседуете с человеком, вместе завтракаете, а через полтора часа вам звонят и говорят, что ваш собеседник только что утонул.
— Через полтора часа? — перестав мерить шагами гостиную, спросил Табори. — Откуда ты взял? Прошло не меньше двух с половиной часов.
— Да? Может быть. В конце концов неважно, через сколько часов позвонили, — заметил инженер. — Интересна сама ситуация.
