Современный венгерский детектив - страница 130

Шрифт
Интервал

стр.

Раудер кидает и кладет сверток в карман.

— Интересно, у Шоммера нет ни одной своей фотографии и ни одной мужской. Все — женские. Хотелось бы взгянуть на этого сердцееда,— смеется Сипек.

— Ты прав,— говорит Еромош.— Действительно странно. Мы даже незнаем, как он выглядит. Встретишься на улице нос к носу — и не узнаешь.

Все смеются.

Келемен вдруг опускается на тахту с тигровым покрывалом.

— Что с тобой, Бела?

— Голова немного кружится. Мне, пожалуй, лучше пойти домой. Боюсь, станет хуже.— Он немного помолчал.— Кажется, дело Хуньора начинает меня затягивать.

Конечно, затягивает. Затягивает жадно и неотступно. Он уже ни о чем не думает, кроме этого дела. К нему нельзя привыкнуть, оно не может надоесть, и его нельзя поставить в ряд обычных дел. Или можно? Конечно, можно. Только Келемен не способен на это. Единственное, чего он добивался многие годы с большим трудом,— ни лицом, ни жестами не выдавать волнующей жажды расследования.

Тишина. Теплая комната, теплая кровать. Манци перестала, наконец, хныкать и сокрушаться по поводу того, что он сбежал из дому больным, она подала ему легкий обед — шницель с подливой из шпината, два апельсина, чай с лимоном. Он послушно терпел, когда она закутывала его в одеяло, затем засыпал, тяжело дыша, просыпался, снова засыпал. Дважды звонил Еромош. Манци разговаривала с Янкой. Один раз позвонил Раудер, сказал, что Дюри Сипек зайдет вечером, а крупицы — не с рулона толя. Фотографии нигде не были опубликованы, специалисты фотоотдела не видели ни одну из них. Значит, изготовлены они были для личных целей?

Бабушка Шоммера. Еромош рассказывал о ней с юмором, образно, не упуская, однако, существа дела. «Мой Фреди,— говорила она,— очень хорощий мальчик. Нет у него ни папы, ни мамы — их угнали нилашисты, и воспитывать его пришлось мне». В марте будет два года, как он перебрался к другу художнику, но домой приходил регулярно и тут работал. В лаборатории. Под лабораторию он оборудовал бывшую комнату прислуги, где проявлял пленки. Еромош отмычкой открыл замок, осмотрел лабораторию, но негативов нигде не обнаружил — значит, они хранятся где-то в другом месте, чтобы старушка случайно… Одни пейзажи, фоторепортажи, сцены из спектаклей, зарубежные знаменитости, побывавшие в Венгрии. Зеленая шкатулка. Еромош не смог открыть ее, а взять не решился — откроет завтра и посмотрит, что в ней, пока кто-нибудь отвлечет внимание старушки. Собственно, из-за этого он и звонил в первый раз.

Да, он видел фотографии Шоммера, их показала старушка. Хорошие фотографии: вот он, в теннисных брюках и тенниске, кому-то машет рукой, а вот его портрет — волнистые черные волосы, резкие черты лица, белые зубы, широкая улыбка. Еромошу понятно, почему к нему липнут женщины.

Раудер доложил о событиях дня, подтвердил сведения о найденном на острове Маргит трупе мужчины. Мужчина захлебнулся, на голове у него — небольшая царапина, вероятно, от проплывавшей мимо льдины. Однако в результате вскрытия в слизистой оболочке носа обнаружены следы эфира по-видимому, его усыпили наркотическим средством и положили на ступеньки лестницы, ведущей к воде, но с какой целью — не ясно. Установить личность умершего до сих пор не удалось — в его карманах ничего не найдено. Возможно, мужчина был ограблен.

Раудер сообщил также, что на допрос вызвана Бориш Балог, модельерша, фотография которой в обнаженном виде, помимо снимков Вильмы Хуньор и Эдит Чаус, была найдена у Шоммера. И кроме того, она ведь приходится племянницей Хуньору. Раудер спросил, как здоровье Белы, обрадовался, что тому лучше, и посоветовал не делать глупостей, отлежаться, чтоб не навредить самому себе. Бела сказал, что врач обещал быть к шести, значит, скоро должен явиться.

Измерив температуру, Келемен снова заснул. Врач пришел в половине седьмого. Он простукал и послушал его спину и грудь, заглянул в горло, прижав ложкой язык. «Еще скверно,— сказал врач,— но идет на поправку». На вопрос Белы о том, можно ли ему завтра выйти на работу, врач что-то проворчал, затем в порядке исключения пообещал зайти рано утром, еще до приемных часов,— тогда и решит. Это успокоило Келемена. Он чувствовал себя относительно неплохо, и нос у него не был так заложен, как вчера, дышалось свободнее.


стр.

Похожие книги