РАЗГОВОР С НОЧНЫМ САНИТАРОМ БОНЕНБЛУСТОМ
В длинных коридорах только потрескивали иногда паркетные половицы. И опять воцарялась тишина. Щелкнул замок. Двери, мимо которых он шел, были словно немые, и невольно закрадывалась мысль, что за каждой из них лежит покойник. А за другими, наоборот, было довольно шумно — раздавался громкий храп, бормотание во сне, тихие вскрики.
Пробил ли уже час, когда Матто плетет серебряные нити?.. Воздух спертый, окна — маленькие квадратики в переплетах из железных прутьев — плотно закрыты. Опять скрипнули половицы, и опять щелкнул замок… Коридор длиной в вечность… Лестничная площадка, короткий коридорчик… Сквозь замочную скважину сочится синий свет… Дверная ручка… Штудер осторожно вставил ключ-отмычку в замочную скважину, покрутил ею, поискал правильное положение, стараясь, как заправский взломщик, не производить шума, насечка села. Осторожно, очень осторожно Штудер повернул ключ, от напряжения, чтобы сделать все бесшумно, он даже щеки втянул, прикусив их зубами. При этом он как-то подсознательно думал о докторе Ладунере, ожидавшем прикрытия со стороны кантональной полиции, а вот он, представитель этой самой полиции, крадется тут втихаря, пытаясь действовать тихой сапой.
Надзорная палата… Посредине потолка лампочка, обернутая синей бумагой. От нее по белым постелям разливается синий свет, превращая лица спящих больных в лица утопленников. Сильный неприятный запах — человеческих тел, лекарств и, конечно, водной мастики.
Еще несколько шагов вперед — вот и выступ стены.
В нише, за своим маленьким столиком, сидел ночной санитар Боненблуст. Голова его прислонилась к стене, веки полузакрыты, а пышные усы шевелились, как водоросли на дне ручья.
Штудеру доводилось видеть разные формы испуга.
Ну, например, при краже в магазине, когда деликатно хватаешь барышню за руку: «Пройдемте, пожалуйста, фройляйн…» Слезы, катящиеся из уголков глаз и оставляющие полосы на напудренных щеках… Бывало, что и мужчины пугались, когда вдруг на улице, в толпе прохожих, положишь руку на плечо: «Пройдемте! Без шума!» Глаза широко раскрыты, губы побледнели и вытянулись в полоску. Чувствуется, во рту пересохло и горло перехватило, человек пробует закричать и не может… Видал он и испуг мошенника, вырванного утром из тяжелого сна, руки его жалобно трясутся и за пять минут с трудом завязывают галстук сикось-накось…
Но испуг ночного санитара Боненблуста, вызванный внезапным появлением вахмистра, был совершенно иного рода. На какое-то мгновение Штудера охватил страх, не хватит ли того удар. Лицо санитара налилось и стало фиолетовым, кровь прилила к глазам, а легкие захрипели, как мехи. Боненблуст попробовал встать и плюхнулся назад. Потом он опять прислонился головой к стене, к тому самому месту, где было большое жирное пятно… Сколько же часов провел здесь ночной санитар, прислоняясь головой всегда к одному и тому же месту?..
— Эй, дружище! — сказал Штудер приветливо. И тут он еще вовремя успел схватить руку Боненблуста, находившуюся уже в опасной близости от сигнальных кнопок. Санитар чуть не поднял тревогу!..
— Это же я, вахмистр Штудер.
— Да… да… Господин… доктор… Господин… вахмистр… Господин…
— Обращайтесь ко мне просто — Штудер!
— Вы собираетесь меня арестовать, господин Штудер… за то… за то… я виноват, что Питерлен убежал убил директора?
Штудер молчал. Он сел рядом с этим грузным мужчиной, погладил его, успокаивая, по рукаву шерстяного свитера и сказал через некоторое время: у него и в мыслях нет кого-то арестовывать. И насколько ему известно, директор Борстли стал жертвой несчастного случая…
