Молчание. Из кухни донеслось позвякивание тарелок, а Хашперли громко спросил в коридоре за дверью, можно ли ему пожелать папочке «спокойной ночи». Голос госпожи Ладунер ответил: он должен еще немножко подождать. Врач взял из папки другой листок и протянул его через стол.
— Посмотрите сначала на дату…
Штудер последовал его совету.
«2. IX.1926 г.» Второе сентября тысяча девятьсот двадцать шестого года.
И он стал читать дальше:
«ТВ. Статус при поступлении. Зарос бородой, в арестантской одежде, шапку держит в руке за спиной, поза неподвижная, следит, однако, за производимым им впечатлением, проявляет особый интерес к своим рисовальным карандашам, боясь потерять их. Деньги могут остаться у директора больницы в Р., произносит он с застывшей улыбкой. На вопрос, имеет ли он жалобы, отвечает: нет, не имеет, кроме того, он написал письмо своему опекуну, д-ру Л. Нет, на эту тему он не желает говорить подробнее. Зажатый, скованный, не подает руки прощающемуся с ним врачу из Р. Когда его спрашивают о причинах такого поведения, отвечает: по его убеждению, это не врач, видимо, возникли отрицательные эмоции».
Штудер положил листок на стол. Он ждал. Ладунер заговорил, не двигаясь, лицо его было в тени:
— Все крутится вокруг второго сентября. Странно. Второго сентября умирает ребенок Питерлена, на следующий год второго сентября Питерлена осуждают за убийство на десять лет тюрьмы. Хотя наше, то есть мое, заключение было для него благоприятным, все дело в том, что он, по мнению прокурора окружного суда, вел себя нагло… Ну пусть. Я пытался разъяснить господину прокурору, ведшему дело, те выводы, к которым я пришел сам, а именно что Питерлен страдает скрытой формой психического заболевания. У нас в Швейцарии есть грамотные прокуроры, но есть и такие, которых я, доведись мне давать заключение, совершенно непредвзято назвал бы нравственными дебилами. Люди, относительно которых ясно как дважды два четыре, что они только потому занимаются преступлениями, чтобы самим не оказаться преступниками. На нашем профессиональном языке мы называем это «освободиться действием от психологического комплекса»… Может, и вы встречали подобных людей. Так вот, прокурор в том промышленном городе принадлежал к этому сорту. Толстый, череп огурцом, курчавые волосы густо напомажены — я и сейчас еще чувствую запах бриллиантина, — коллекционирует гравюры и более активен в эротическом плане, чем в профессиональном. У каждого обвиняемого, будь то взломщик, магазинная воровка, карманный вор или аферистка, он первым делом интересовался его любовными похождениями. Толстые губы, всегда влажные. Если вы выразите удивление по поводу его нездорового интереса к альковным тайнам, он вам ответит, что делает это из чисто психологического интереса. О результатах исследований новейшей школы психиатрии просочилось достаточно много сведений в мир непрофессионалов. Судебные инспектора теперь тоже посещают лекции по психиатрии. Что из этого получается, легко себе представить. Например, такой вот прокурор окружного суда. Он плохо говорил о Питерлене, это я сразу заметил. Потому что Питерлен не ответил ни на один его вопрос, касающийся секса. Напротив, господин прокурор очень хорошо отзывался о его жене. Та, вероятно запуганная до предела, была более податлива и порассказала кое-что из того, что так интересовало господина прокурора, и тому это импонировало гораздо больше, чем резкость и холодность ее мужа. Прокурор заявил: «Что вы хотите, господин доктор, Питерлен — наглый тип, его нужно усмирить. Как он нас водил сначала за нос! Естественно, вы тоже попались на его удочку…» Что я должен был сказать? Я пытался объяснить ему, что Питерлен — больной человек и что я по совести и убеждению врача могу только сказать: наказание, пребывание в тюрьме, в данном случае очень нежелательно и неблагоприятно отразится на больном. Напрасная трата времени. Прокурор высмеял меня. Уж он этому Питерлену насолит, пообещал он и тут же на одном дыхании рассказал мне об одной прехорошенькой официанточке на вокзале в буфете второго класса и о собрании гравюр конца восемнадцатого века с сюжетами на непринужденные темы, которое он приобрел за бесценок. А потом заговорил об иллюстрированном издании мемуаров маркиза де Сада… Все это точно вписывалось в его образ. Я не хочу обобщать, встречаются и в высшей степени порядочные люди среди государственных представителей обвинения, но иногда попадаются и такие, как этот прокурор окружного суда. Что всегда говорил мой старик шеф? «Вы хотите сделать меня, Ладунер, ответственным за то, что все на свете неразумно. Поверьте мне, даже взаимопонимание между двумя противоположными точками зрения не может устранить самих противоположностей…» Он был неглуп, мой старик шеф. Я сказал вам, все вертится вокруг второго сентября. Через три года, день в день, второго сентября, Питерлена, потерявшего рассудок, переводят из места отбывания заключения в психиатрическую больницу того же кантона, где он был осужден. Он мне сказал, еще до заседания суда, что надеется отделаться тремя годами, и я надеялся на то же. Мое заключение свидетельствовало о совершении убийства в состоянии аффекта. И вот прошло три года… Освидетельствование при поступлении производил другой врач. Но я из игры не выбыл, я стал опекуном Пьера Питерлена, да, д-р Л. из Р., кому он писал, — это я…
