Дверь рядом с кабинетом директора внезапно распахнулась, стукнулась о деревянную обшивку, и вестибюль сразу заполнился гулом голосов. В общем гудении странно выделялся чей-то квакающий голос, словно выпрыгивая, он спрашивал на местном диалекте:
— Ну как, господин доктор, готовим струмент для спинномозговой пункции?
И тут же голос Ладунера:
— Для Шмокера, хотите вы сказать? Валяйте, не возражаю.
Все-таки странная у него для швейцарца речь — чистый немецкий, за исключением одного слова. Штудер пошел на голос и чуть не столкнулся с доктором Ладунером — он был в белом халате, грудь колесом и по-прежнему каштановый хохолок на макушке, как перышки цапли.
— А-а, Штудер, вот вы где. Хорошо, что я вас нашел. Само собой, вы пойдете со мной на обход. Я вас только быстренько представлю, и мы отправимся.
Позади него стояли четыре фигуры в белых халатах, Ладунер сделал шаг в сторону.
— Вахмистр Штудер. Он будет играть в нашей комедии с побегом и исчезновением роль детектива. Доктор Блуменштайн, четвертый ординатор, состоит в тесном родстве с нашим пропавшим директором.
— Очень рад.
— Взаимно.
— Вы можете не тратить время на условности, я за всех все скажу… — Доктор Ладунер, судя по всему, был сильно возбужден.
Значит, свояка господина директора зовут Блуменштайном. Штудер посмотрел на него — по меньшей мере метра два росту, гладкое розовое лицо пупса и руки! То были уже не руки, а теннисные, ракетки! Значит, у этого Блуменштайна есть жена… Так-так… Что-то не похоже. Он скорее напоминает тех детей-великанов, которыми завлекают толпу на ярмарках.
— Минуточку! — сказал доктор Ладунер. — Представьтесь-ка друг другу сами, или пусть это сделает Блуменштайн…
И доктор Ладунер тут же исчез, взлетев вверх по лестнице.
Ему надо поговорить с Гербертом Каплауном, у того навязчивый страх, как говорит доктор. Если бы можно было послушать, о чем они там будут толковать… — думал Штудер, рассеянно вслушиваясь в те фамилии, что ему назывались. Второй белый халат был, очевидно, уроженцем французской Швейцарии, потому что сказал: «Enchanté, inspecteur!»,[5] а еще двое в белых халатах — боже праведный, упаси и помилуй, — две бабы! Штудер сразу принял холодный и неприступный вид. Он всегда испытывал резкую неприязнь к имеющим мужскую профессию женщинам. Обе к тому же не вызывали никаких эмоций. Бесцветные какие-то. На ногах грубые полуботинки на резиновой подошве, на тощих икрах простые бумажные чулки.
Все молча стояли и ждали. А одного оставили без внимания, и он решил представиться сам. Это был обладатель того странного голоса, спрашивавшего о подготовке инструмента для спинномозговой пункции.
— Ах вот вы какой, господин вахмистр Штудер, очин-но приятно, а я старший санитар Вайраух…
У него было красное лицо, а щеки в смешливых паучках красных жилок. За стеклами роговых очков блестели маленькие хитрые поросячьи глазки. Белая куртка, надетая поверх длинного белого фартука, не была застегнута, из-под нее выпирал живот, выпирал так внушительно, что, казалось, фартук вот-вот лопнет, под натянутой тканью рельефно обозначилась цепочка для часов, призванная украшать жилет.
Штудер, приняв убийственно серьезный вид, извлек блокнот и начал записывать своим бисерным почерком.
— Э-э, что вы там царапаете, господин вахмистр?
— Вашу должность, фамилию…
— Так я, чего доброго, попаду еще в картотеку полиции, — сказал старший санитар и закатился смехом, а потом закашлялся.
— Истинный клад наш старший санитар, наш Вайраух, — сказал «француз». Под жгучими черными волосами, разделенными необыкновенно белым пробором, маленькое бледное лицо без единой кровинки, очень напоминающее юркую ласку.
— Запишите уж сразу и господина доктора Нёвиля, — сказал Вайраух.
И Штудер последовал его совету.
«Старший санитар Вайраух.
