Надо с ним связаться. Примерно через два часа я позвоню ему и договорюсь о встрече. А пока засни же наконец, Мартин. Завтра тебе надо быть в форме. Кто знает, какие еще сюрпризы приготовили тебе Феш и Гуэр…
Затрезвонивший будильник вытащил меня из черного бездонного провала. Значит, я все-таки заснул, причем довольно крепко.
Усталость, облепившая меня, словно вязкий мед, не давала мне поднять руку и выключить назойливый звонок.
Маленький ночничок у изголовья кровати горел, я видел его свет красным пятном сквозь сомкнутые веки.
Габор! Надо позвонить Габору!
Наверно, он начинал работу в восемь часов, то есть как и все нормальные люди, однако жил он за городом, поэтому я поставил будильник на семь утра.
— Фери Месарош! — откликнулся в телефонной трубке детский голосок.
Черт, неужели я разбудил детей?
Я почувствовал себя виноватым. Мне и без того стоило немалых усилий набрать этот номер. Ведь у меня не было уверенности, что Габор и есть тот человек, которого я ищу. И что он скажет на беспардонный телефонный звонок в такую рань? А вдруг его или мой телефон прослушивается…
Я откашлялся, потому что горло у меня заложило и язык стал будто ватный.
— Это говорит Мартин Фогель. Твой папа дома?
У Габора было двое детей. Трубку взял, вероятно, старший сын. Голос у него оказался ни капельки не заспанным, когда он позвал отца к телефону. Габор откликнулся сочным добродушным баритоном. В тот первый вечер он долго спорил с Идой по-венгерски, как потом выяснилось, о пустяках. Она упрекала его, что он не проявляет должной дипломатичности, руководя отделом надзора за сточными водами. Он мне тогда не очень понравился, даже показался каким-то фанатиком, но на вечеринке по случаю отъезда Иды мы вместе выпили, разговорились и перешли на «ты». Помнит ли он меня?
— Габор? Это Мартин, Мартин Фогель.
Мне было немного неловко напоминать о нашей последней встрече, ведь прошло уже больше полгода.
— Ну, конечно, я отлично помню тебя, Мартин. Ты же друг Иды, Идашки. — По его сочному голосу чувствовалось, что он искренне рад моему звонку. — Почему вы так долго не объявлялись, скверные люди?
Несмотря на такую рань, когда на улице было еще темно, говорил он энергично и бодро.
— Как поживает Ида? Учится?
— Пока только на подготовительных курсах во Фрибуре.
— Ах да, конечно, — прогудел он в трубку. — А ты все еще у нас, на «Вольфе»?
— Да, все еще штатный фотограф.
— Как же, помню. И предпочитаешь танцевать танго или рок-н-ролл. Верно?
Он закончил фразу раскатистым смехом. Любой швейцарец уже давно бы сердито спросил, чего мне понадобилось ни свет ни заря, а этот венгр отнесся ко мне с такой сердечностью да еще развоспоминался о мимолетной встрече.
— Слушай, Габор, не могли бы мы встретиться, и по возможности не откладывая?
Не знаю, действительно он удивился или мне только показалось.
— Ясное дело, — он чуточку помедлил. — А когда?
— Может, пообедаем вместе? Во сколько у вас перерыв?
— Без четверти двенадцать. Только я не хожу обедать, я в это время всегда плаваю.
— В нашем бассейне?
— Да, сбрасываю лишний вес.
В бассейне? А почему бы нет? Где-нибудь под душем или на водной дорожке можно будет перекинуться парой слов, не опасаясь, что нас подслушают. Да и для моего животика не вредно помахать руками.
— О'кей. Если я тебе не помешаю, то готов составить компанию. Давай прямо сегодня.
Он опять на мгновение замялся.
— Сегодня? Хорошо. Увидимся без десяти двенадцать у входа.
— Отлично, Габор. Спасибо.
Я бы с удовольствием передал привет его жене-швейцарке, хотя я ее ни разу не видел, но я никак не мог вспомнить, как ее зовут. Поэтому и попрощался как-то неуклюже.
Повесив трубку, я облегченно вздохнул, но одновременно был очень недоволен собой. Зачем я ввязываюсь в эту историю?
В это утро я, к удивлению Виктора, без опоздания явился на совещание, назначенное на половину девятого. И это несмотря на шедший ночью снег, из-за которого я решил оставить «опель» на набережной Рейна и доехать до работы на автобусе, что заняло больше времени на дорогу, чем обычно. Правда, снегу выпало не так уж много, но я ненавижу скользкие улицы. Эдди и Вернер оживленно переговаривались об этом прямо-таки катастрофическом для них отголоске зимы; они опасались, что снег помешает карнавалу. А ведь они выступали со своими куплетами преимущественно в пивнушках, поэтому я никак не мог понять их страхов за костюмы, маски и парики, которые якобы отсыреют.