Правда, на сей раз я дрожал отнюдь не от радостного ожидания.
Выключив в ванной свет, я осторожно приоткрыл дверь. Звукоизоляция в доме неважная, поэтому с лестницы до меня доносился звук шагов по деревянным ступеням — походка энергичная, решительная, но легкая. Они приближались чертовски быстро. Я, замерев, глядел на входную дверь. За рифленым стеклом показался огромный силуэт головы, потом он стал поменьше, контуры полегче. Это был кто-то в большой шапке.
Еще раз звякнул дверной звонок. В стекло негромко постучали.
— Эй, Мартин!
Мартин? Неужели ищейки Феша стали бы звать меня по имени? Или это трюк, чтобы я открыл дверь?
Я неподвижно продолжал стоять в ванной. Голос был мне незнаком. Человек сделал шаг назад и, кажется, принялся рыться в карманах — точнее нельзя было разглядеть. Я вновь перевернул бачок, если не делать этого периодически, то можно испортить пленку.
Да убирайся же ты отсюда! Стрелка на часах — я завел звонок на время окончания проявления — приближалась к нулю. Вот-вот раздастся звонок. Я тихонько прикрыл дверь, зажег свет и накрыл часы полотенцем. Потом открыл оба крана и померил градусником температуру воды в смесителе. Так аккуратно я не проявлял пленку со времен моего ученичества.
«Старая мельница» была еще не так переполнена, как это бывает позже, но, войдя, я аж задохнулся от спертого воздуха и дыма, от которого вновь закашлялся. На улице похолодало, воздух казался сырым. Неужели действительно пойдет снег, как предсказывал прогноз погоды?
С тех пор как этот ресторанчик сделался прибежищем леваков-альтернативщиков, экологисток и эмансиписток, народ сюда вечерами набивался битком. Владельцы пивнушки, а она принадлежала партии автономистов, могли быть довольны. Причем дохода от мятного чая тут было едва ли не больше, чем от пива. Впрочем, пили, конечно, и тут, хотя прежние завсегдатаи, коренные базельцы, бродяги, постаревшие, растолстевшие и почти бросившие работу проститутки, в основном перебрались в другие пивнушки. Последних из могикан этого бывшего «злачного места» баловали и посетители, и обслуживающий персонал, чтобы продемонстрировать «близость к народу», что должно было соответствовать духу этой альтернативистской забегаловки. Первым, кого я тут увидел, когда вытер с глаз слезы, выступившие от кашля, был Сэми, прежде маляр, а теперь пенсионер, напоминавший своими белыми бакенбардами Орсона Уэллса. Он восседал на обычном месте за овальным столиком. Но я искал Х.-Р. Неужели он меня не дождался? Правда, прошло уже больше часа, после того как он прикнопил к моей двери записку: «Буду в „Старой мельнице“. Может, зайдешь на минутку? Х.-Р.» Вообще-то его звали Хансом-Рудольфом, он был журналистом и работал репортером в отделе местной хроники газеты «Нойе базлер цайтунг», однако все называли его почему-то на английский манер — Эйч-Ар. Он-то и оказался тем загадочным визитером, который переполошил меня, когда я проявлял пленку.
Мне пришлось сначала зафиксировать негативы, затем дождаться, пока они высохнут, потому что мне не хотелось оставлять их дома, когда я уйду в пивнушку. Зная, что завтра ни свет ни заря приедут мусорщики, я собрал весь мусор в большой бумажный пакет и выставил его за дверью.
Эйч-Ар сидел за одним из задних столиков, он приятельски махнул мне оттуда рукой, после того как я довольно долго озирался у входа под обстрелом любопытных взглядов.
— Эй, привет. Пришел все-таки!
Я взял от соседнего стола стул, на котором висела чья-то траченная молью куртка с меховой подстежкой. Эйч-Ар выглядел каким-то изможденным. Хотя он уже изрядно выпил, он все же постарался привлечь к себе внимание официантки.
— Пить что будешь? Ты где там прятался? Во всех окнах свет… Я все таращился на твой пятый этаж… Так-то ты экономишь электричество?
Выпив, он становился болтлив, чем напоминал мне Виктора, с той разницей, что Виктор болтал трезвым. Кроме того, Эйч-Ар обладал способностью двумя-тремя фразами настроить против себя окружающих — возможно, происходило это потому, что его природное ехидство не находило выхода на страницах псевдолиберальной газеты, на которую он работал. Сегодня он либо еще не успел разозлить соседей, либо разозлил их давно, потому они уж остыли и не обращали на него никакого внимания.