Вот оно что! Значит, тот человек в белом халате и с окровавленным ртом еще не был мертв. Может, я мог бы его спасти искусственным дыханием или массажем сердца? А у меня сдали нервы!
— Постарайтесь поточнее описать состояние пострадавшего.
Я постарался, но запомнилось мне мало, только неестественно вывернутая нога, руки, судорожно обхватившие живот…
— А у вас нет фотографии этого Кавизеля?
— Наверняка есть в архиве, у фройляйн…
— Я не то имел в виду. Вчера вы его не снимали?
Кадры в портативном аппарате! Что будет, если я скажу, что снимал мертвого, точнее, умирающего инженера? Ведь я забыл утром проявить эту пленку. Виктор разъярился из-за того, что я не выполнил задание Феша вовремя. Феш подумает, будто я хотел что-то скрыть от него…
— Нет.
— Тот охранник… — Гуэр опять заглянул в книжицу. — Фурнье, господин Фурнье показал, что ему дважды померещилась какая-то вспышка в коридоре у входа объекта номер 71, похожая на вспышку фотоаппарата.
Я пожал плечами. Эти два кадра он не получит. Я их просто уничтожу. Не стану же я сам давать Виктору повод для новых упреков. Нету этих двух кадров, и все тут.
— Господин Гуэр, я не так хладнокровен, как вы. Вид мертвого человека — а я считал Кавизеля мертвым — весьма меня потряс. Тут уж не до фотографирования.
По-моему, и доктор Феш был доволен моим ответом, поэтому я тут же для верности добавил:
— Сегодня вечером будут готовы фотографии, которые я там наснимал, тогда все сами увидите. Боюсь вас разочаровать, потому что в цех я не проник. Кстати, господин Феш, когда мне подготовить фотодокументы для страховщиков?
В мои обязанности входило при несчастных случаях, авариях или отказах оборудования делать снимки, которые служили документами для предоставления страховым агентам. Эта часть моих обязанностей предусматривала столь вдохновенно-творческие работы, как нудные научно достоверные и юридически безупречные фотосъемки сгоревших холодильников, неисправных насосов и дефектных упаковочных автоматов с капсулой «рестенала», застрявшей в роботовой глотке. Иногда в сопровождении охранника (обычно это был начальник охраны Флюри) я ходил на место аварии, чтобы сфотографировать повреждение или дефект.
Сняв очки в металлической оправе, доктор Феш потер глаза и стал играть очками.
— Ах, господин Фогель, — он вновь надвинул очки на нос, и в уголках его глаз мягко блеснула влага, — поскольку вам надо управиться до карнавала с вашими делами… Ведь вы идете в отпуск, как мне сказал ваш начальник. Мы поручили эту работу внештатному фотографу, господин Флюри поможет ему, так что к вечеру съемка будет закончена. Кстати, и вашу встречу с доктором Ляйбундгутом мы перенесли на завтра.
Опять мы поругались. А ведь разговор начался с радостного для меня известия Иды о том, что у нее все в порядке. Наверно, я слишком уж радовался. А что бы я стал делать, если бы она действительно забеременела? Мне даже не пришлось искать аргументы, чтобы отговаривать ее. Она сразу как отрезала: ты что, думаешь пошла бы на аборт?
Конечно, во мне говорил мужской эгоизм, а для нее это вещь мучительная, не говоря уж об унижениях перед психиатром, который дает свое заключение, да еще и за немалый гонорар; я с ужасом вспоминаю позорную историю с Гизелой четыре года назад, когда эта чертова реактивная бумажка стала красной: реакция положительная. Положительная! Чего уж тут положительного? Да и нужен ли был ребенок гримерше городского театра и штатному фотографу концерна «Вольф», которые познакомились жарким июльским днем в видеостудии Эдди и которым наскучило в своих постелях проводить одинокие теплые летние ночи? Не скажу, что мы любили друг друга, но мы были неплохой парой, пока дело не дошло до той самой «положительной реакции». Я недавно видел Гизелу, когда ходил с Идой в кино. Она и сейчас прекрасно выглядит — длинные рыжие волосы, которые ей не надо подкрашивать, очень стройная фигура с едва ли не намеком на грудь. Что стало бы с нами, если бы она тогда заявила: «Ты думаешь, я пойду на аборт?» Гизела взяла на себя и физические, и душевные муки, а я лишь снял с банковского счета две тысячи, из них пять сотен для психиатра — примерно во столько же обходится средний ремонт «опеля», не дороже. Конечно, после этого наши отношения испортились.