Вытерев полотенцем голову насухо, я заглянул в холодильник, нет ли там чего поесть. В отделении для овощей нашлась только скрюченная половинка красного перца, уже не понадобившаяся Иде для ее любимого блюда суп-гуляш, да еще несколько завядших листиков салата. Можно было бы поджарить яичницу с салом, но не хотелось, чтобы шкварками пропахли мои только что вымытые волосы — на сегодняшний вечер вони с меня довольно. Всю снятую одежду я повесил на балкон, пусть проветрится.
Словом, пришлось изобразить эдакую вегетарианскую трапезу для полуночников — сухие хлебцы, масло, земляничный джем. Что-то вроде преждевременного завтрака. Я густо намазал тонкий, усеянный кунжутными зернышками хлебец, потом отложил его и достал из сумки свой «Никон», чтобы перемотать пленку. После того как Феш наорал на меня, я почти ничего не снимал: во-первых, пропала всякая охота, во-вторых, охрана установила кордон вокруг объекта номер 71, а в-третьих, даже с высокочувствительной пленкой понадобилась бы приличная выдержка, хотя в тот момент вокруг уже горело столько прожекторов, что было светло как днем.
Надо бы почистить сумку, в складках кожи еще оставалась белая пыль, а кое-где по черноребристой поверхности растекались белесые ручейки. Но голова у меня не совсем еще высохла, поэтому выходить на балкон не хотелось. Тем более что когда я вылез из своего «опеля», припарковав его у дома, то почувствовал прохладу — весна еще толком не наступила, многообещающее солнце за день не прогревает ни улицы, ни стены домов. Лишь через какое-то время в короткие обеденные перерывы станет возможно выходить с бутылкой кефира на берег Рейна, чтобы не давиться в столовке.
Телефонный звонок! Кто же это, ведь уже четверть двенадцатого?
Ида? Может, она решила позвонить с улицы, из автомата напротив своего монастыря? Неужели с ее месячными все-таки порядок?
Потуже затянув пояс на махровом халате, я пошел в спальню, где стоял аппарат.
— Фогель у телефона.
Но это была не Ида, в трубке молчание.
— Алло!
Тихо, никто не отвечал.
— Алло!
Я говорил не зло. Вероятно, кто-то из подвыпивших друзей развлекался таким образом.
В трубке по-прежнему ни звука — ни голоса, ни шороха, ничего такого, что обычно слышишь, когда кто-нибудь прикрывает трубку рукой. Ничего, только иногда что-то вроде легкого потрескивания. Дурацкие шутки. Я положил трубку.
Затем я вновь поднял трубку. Теперь должен был бы раздаться гудок, но линия не работала. Полная тишина. Я несколько раз нетерпеливо нажал на рычажок, потом еще, но уже помедленнее. Безрезультатно. Я покрутил диск, попробовал набрать какой-то номер. Вновь неудача. И не похоже на то, что мне кто-то звонил по междугородному. Я набрал «112» — номер ремонтной службы.
Все без толку, как и прежде. Линия не работала. Я подергал штекер, провод, снова набрал номер, потом еще и еще раз, выдергивая и засовывая при этом штекер правой рукой.
А я хотел, чтобы телефонный автоматический будильник поднял меня утром на полчаса раньше, ведь надо проявить пленки для Феша. Я опять поднял трубку — не может линия отключиться так надолго.
Значит, может.
Я заколотил пальцем по рычажку, но и это ничего не дало, no reply.[28] Вспомнилась старая битловская песня: «I called you at the phone, they said, you weren't at home, that's a lie-a-a-ai».[29]
Нет ответа. Может, Ида плохо повесила трубку? Может, она и впрямь позвонила, чтобы успокоить меня…
Виктор лишь бросил на меня короткий сердитый взгляд, когда я с обычным пятиминутным опозданием явился на редакционную летучку в комнату № 423.
— Пришлось проявить пленку для Феша, там снимки со вчерашней аварии, — объяснил я.
Ханс-Петер, главный редактор газеты нашего концерна, заинтересованно подался вперед и оскалил свои беличьи зубы.
— А ты что, был там?
Я плюхнулся в кресло, рассчитанное, вероятно, на анатомические особенности задов, расплывшихся от долгих заседаний.
— Был до половины девятого.
Пусть Виктор знает, сколько с меня требуют сверхурочной работы, а то он каждый раз сомневается и не хочет подписывать табельный листок. Вернер и Бальц тоже с любопытством уставились на меня, и только Бет зевнула, накручивая на палец свои каштановые локоны. Наверно, молва о взрыве уже разнеслась среди сотрудников — для распространения таких новостей не нужно никакого отдела «внутренней коммуникации». Таким стало новое название группы доктора Виктора Нанцера в связи с реорганизацией, произошедшей два года тому назад; раньше она называлась отделом «производственной информации»; однако решено было подчеркнуть двусторонний, диалогический характер общения — мол, сотрудники концерна имеют право не просто высказаться, но и принимать подлинное участие в принятии решения. Словом, корми вола гуще, пахать будет лучше…