— Какие, например?
— Боюсь, высокие материи мне недоступны, — удрученно призналась Полли. — Потому что все мои воспоминания связаны с деньгами и житейской прозой. Она рассказывала, что семья ее жила очень бедно, отец был торговцем, из тех, кого вечно преследуют неудачи. Он постоянно разорялся, они то и дело продавали или закладывали мебель. Неприкосновенными оставались только пианино Альберты и книжный шкаф Рудольфа. Они недоедали, сидели в долгах, зато откладывали по грошу, лишь бы дать Альберте музыкальное, а Рудольфу — духовное образование. Рудольф стал пастором, получил приход в Лубергсхюттане и подружился с управляющим завода Фабианом, про которого все знали, что у него денег куры не клюют. Ему так и не удалось расплатиться с долгами за учение, Рудольфу Люндену, разумеется, не Фабиану. У Альберты в Скуге была славная квартирка, но годы шли, учеников становилось все меньше и меньше, с деньгами — туже, ей опять пришлось продавать мебель. Под конец у нее оставались только кровать, стул да пианино. В это время к ней и посватался Фабиан. Вот когда она зажила: у нее появилась розовая вилла на берегу озера, «бехштейн», картины, серебро, персидские ковры, дорогие сервизы и шторы. Внезапно Полли насторожилась:
— Тебе смешно? Я ведь предупредила, что помню одну чепуху. Не думай, Альберта была не такая глупая, какой выглядит в моем рассказе. На самом деле деньги для нее ничего не значили, она любила дядю Франса Эрика. И меня тоже.
— То, что ты рассказываешь, вовсе не глупо, — успокоил ее комиссар Вийк. — Даже твой беглый рассказ о ее жизни звучит как увлекательная история Яльмара Бергмана[29] или Диккенса. Только почему ты зовешь свою приемную мать просто Альбертой, а приемного отца — дядей Франсом Эриком?
— Потому что он был намного старше ее. Ему было шестьдесят восемь, когда они поженились и подобрали меня в Лубергсхюттане. А ей только что исполнился пятьдесят один год, и по сравнению с ним она была молодая, энергичная и красивая.
— Ну, красивой я бы ее не назвал, — заметил комиссар. — Хотя сразу было видно, что личность незаурядная.
— То же самое сказал и Эдуард, когда впервые увидел ее в крещенский сочельник, — сухо заметила Полли.
— Ну вот и последний съезд перед Кульбеком, теперь скоро и Чёпинг. А что это за Эдуард?
— Один противный парень, перед которым стелется Мирьям. Ради него она на все готова. По-моему, он тянет из нее деньги. Мирьям нашла его в какой-то датской больнице, приехал он то ли из Бразилии, то ли из Венесуэлы, но хорошо говорит по-шведски.
— Красивый малый?
— Ни капли, — решительно ответила Полли. — Только Мирьям и считает его красивым. Она повсюду таскает его за собой. Недавно вырядила его в черный костюм и привезла на кремацию. Дядя Рудольф прямо из себя вышел от такой бестактности.
— Потому что они с Мирьям не женаты?
— Да, и еще потому, что в церкви она усадила его среди нас, на скамье для родных. Но Мирьям и дядя вечно на ножах. У них разные взгляды буквально на все. На еженедельник, на женщин-пасторов, на цвет автомобиля, в котором едут на похороны, на таяние снега в Лубергсхюттане — на все.
Они миновали длинный виадук у въезда в Чёпинг.
— Словом, — подытожил Кристер Вийк, — опись имущества обещает быть весьма драматическим событием.
— Боюсь, что да. Ужасно хочется удрать подальше и выждать, пока улягутся страсти.
— Но ведь ты, как я слыхал, тоже наследница? Почему ты говорила Камилле, что не рассчитываешь ни на какое наследство?
— Это мне внушили еще в раннем детстве, — горько призналась Полли.
— Кто же внушил? Альберта или управляющий Фабиан?
Полли сдвинула темные брови, она была смущена.
— Главным образом он. Помню, как-то вечером, незадолго до смерти, он отвел меня в свой кабинет и там с глазу на глаз попытался объяснить мне, что со временем я останусь одна и мне придется жить самостоятельно, — мне было тогда лет восемь, не больше. Я не поняла и половины из его слов, но он все время, как припев, повторял одну и ту же фразу: «Все Альберте, все Альберте».
— Как ты к нему относилась? Так же, как к Альберте?
— О нет. Он был такой старый и важный, я его боялась. Конечно, я уважала его, восхищалась им, но любила я только Альберту.
